Журнал «Вокруг Света» №04 за 1981 год
Шрифт:
«...Швартуемся у полуразрушенной Угольной пристани. И вот уже под ногами новороссийская набережная, такая знакомая, но словно одичавшая, нехоженая — меж каменных плит проросла трава.
Идем в батальон Ботылева (393-й батальон.— А. Р.) к зданию, служившему ему главным опорным пунктом.
По пути останавливаемся у памятника Ленину. Один из первых в стране, сооруженный вскоре после кончины Ильича на средства, собранные рабочими и моряками, он был гордостью Новороссийска. Был и остался! С высокого башенного пьедестала, поднимающегося, как боевая рубка, над форштевнем корабля с символическим названием «Коминтерн», Ленин простер руку к Цемесской бухте, к морю. Сейчас к руке прикреплена винтовка, на штыке развевается военно-морской флаг.
Вокруг руины, а памятник невредим. Сперва это показалось просто невероятным. Кто-то из нас сказал, что это вряд ли случайность — скорее всего фашисты что-то тут подстроили. (Так оно и было: после упорных поисков саперы обнаружили в подвале управления порта тщательно замаскированный провод, который вел к подземному тайнику с несколькими тоннами взрывчатки, а другим концом был соединен с кабелем электросети. И памятник, и здание управления порта должны были взорваться, как только городская электростанция даст ток...)».
Но кто конкретно занимался разминированием? В книге не говорилось об этом, однако рассказывалось об Анастасии Георгиевне Комиссаренко (Карачевцевой), которая руководила после освобождения города командами минеров-добровольцев.
Осенью прошлого года, когда я в последний раз был в Новороссийске, пошел в местный музей и узнал адрес А. Г. Карачевцевой.
— Новороссийск,— рассказала Анастасия Георгиевна,— был в то время сплошным минным полем. Отступая, фашисты заминировали почти все более или менее сохранившиеся общественные здания, жилые дома, дороги, улицы и перекрестки. Наши команды, в которые входили в основном девушки-добровольцы, обезвреживали мины, фугасы, неразорвавшиеся бомбы и снаряды. Под руководством опытных флотских минеров и армейских саперов они снимали всевозможные вражеские «сюрпризы» и минные ловушки.
Анастасия Георгиевна достала из ящика стола папку с документами, газетными вырезками и показала старую, тех лет фотографию. На фотографии была изображена группа молодых женщин, которые стояли и сидели перед столом (может быть, школьной партой?), уставленным всевозможными взрывоопасными «игрушками».
— Так мы проводили занятия,— пояснила Карачевцева.— Снимок сделан, можно сказать, в полевых, боевых условиях. Это группа девушек-саперов, которая занималась разминированием непосредственно в порту, в месте, которое вас интересует. Занятия проводит Лия Тарасова, она стоит слева, в черном платье-сарафане, а сидит рядом со мной — я в форме — наш замполит и инструктор Ефим Михайлович Клинчик. К сожалению, многих изображенных на снимке я не помню и не знаю их судьбы, ведь прошло почти сорок лет, а во время войны, вскоре после освобождения города, наш штаб объединял 52 отряда, в каждом из которых было по 20—30 саперов-добровольцев.
...Я рассматривал снимок и думал о том, что наверняка еще живы свидетели тех событий, а может быть, и участники, которые могли бы рассказать, как и кем был спасен памятник» Владимиру Ильичу Ленину в Новороссийске, один из первых памятников Ильичу в нашей стране.
История этого памятника словно легенда...
Река большой фумаролы
В ту далекую осень, на совесть отработав полевой сезон, наша комплексная геологоразведочная партия выбралась из суровых отрогов Восточного хребта, и мы второй день брели по подбитой морозцем тундре, таща за собой в поводу тяжело груженных лошадей. Нас двенадцать человек, а мы измученно растянулись чуть ли не на полкилометра. Все молчат, и только гидрогеолог Валера Аверьянов подтрунивает над младшим техником Верочкой Степановой.
— Вер,— допытывается он,— ну что, пойдешь еще в поле? То-то! Это тебе не передачи про романтику слушать.
Близоруко
— Вер, а Вер...
Однако, что ни говорите, все это игра — ведь целое лето у гидрогеолога Аверьянова с техником Степановой была любовь, и, кажется, они договорились уже о свадьбе.
Где-то к вечеру, за один переход до базы, мы вышли к порожистой, небольшой горной речушке, которая словно по волшебству выросла перед нами. К этому времени заметно подморозило, незамерзшие озерца болотной воды покрылись тонкой пленкой льда.
Я переправлялся следом за Аверьяновым. Хитрый старый жеребец Диктант, не выносивший седоков и насилия, поначалу шел медленно и осторожно. Но к середине реки, когда ледяная вода начала заливать круп, он высоко задрал морду и, всхрапывая и нервно подрагивая каждой клеточкой кожи, начал косить на меня огромным миндальным глазом. В какую-то долю секунды мне показалось, что он оступился, я рывком дернул повод. Диктант словно сел на задние ноги, качнулся, и в это время стремительная вода выбила меня из седла и поволокла вниз. Последнее, что я почувствовал,— это какое-то дикое вращение в ледяной воде, безысходное отчаяние и страшный удар коленкой о скользкий камень. Первый. Второй. Третий...
Сознание приходило медленно. Оно возвращалось с тягучей болью в ноге и каким-то безразличием к жизни. Сквозь крону прибрежных деревьев вяло просвечивали холодные лучи закатного солнца. Я помню, как открыл глаза и увидел перед собой вымокших ребят, Валеру Аверьянова, Верочку Степанову.
— Жив? — стуча от холода зубами, спросил кто-то.
Я попытался ответить и не смог разжать скованных диким холодом челюстей.
Вот так плачевно закончился мой первый в жизни полевой сезон. Благодаря какому-то чуду в постель я не слег, даже насморка не подхватил, однако вскоре появились первые резкие боли в коленных суставах. Тогда я не обратил на это внимания и не мог даже представить, во что все это выльется.
Перед Новым годом поселок плясал на свадьбе Валеры Аверьянова и Верочки Степановой, а вскоре пришло страшное известие — шатун едва не задрал нашего проводника, моего названого деда Илью Петровича Громова. Правда, Петрович остался жив, но лишился глаза и теперь лежал в больнице в Петропавловске. Мои дела тоже были «швах», как выразился наш местный доктор, настаивающий на госпитализации. Однако я, как мог, отбивался от этого, аргументируя тем, что «этой весной будет заброс гидрогеологических групп на горячие ключи и, может быть, даже в Долину гейзеров, а уж там-то я непременно вылечусь. В общем-то я знал, что на Паратунке есть горячие минеральные ключи и лечебные грязи, что горячая вода из-под земли обогревает огород под стеклом совхоза «Термальный», который круглый год потчует камчатских оленеводов, рыбаков и моряков свежими овощами. Насчет овощей для меня все было бесспорно, а вот в целебной силе термальных источников вблизи Петропавловска-Камчатского я внутренне сомневался, хотя по поводу вероятного излечения говорил врачу с напором в голосе.
Это уж потом проведал я про источники много диковинного — что они и углекислые, и азотно-углекислые, и азотистые, и сероводородно-углекислые, что некоторые из них хороши как источники питьевой минеральной воды. Что, например, на Малкинском месторождении есть холодный ключ, который дает воду как в Ессентуках, а в другом источнике неподалеку вода кремнистая, горячая, с температурой около 90 градусов... Что на пущинском источнике бьют вверх углекислые воды типа «Ессентуки» с большим содержанием брома — они помогают излечению заболеваний желудочно-кишечного тракта, сердечно-сосудистой системы, печени, нарушений обмена веществ, функциональных расстройств нервной системы. А минеральные ключи с углекислой водой ничуть не уступают по своим лечебным свойствам знаменитым на весь Союз источникам в Железноводске и Пятигорске. Но все это, повторяю, я узнал значительно позже, а тогда...