Журнал «Вокруг Света» №06 за 1973 год
Шрифт:
Вздохнув, ученые оставили попытки превратить тасадай манубе в земледельцев. Видимо, разрыв между собирательством и земледелием — пусть даже самым отсталым, подсечно-огневым, — слишком велик, чтобы его удалось преодолеть за краткий срок.
Некоторое изменение претерпела одежда тасадай манубе (если можно назвать одеждой ее отсутствие). Сейчас все взрослые в племени хоть чем-то прикрывают тело, по крайней мере, при встречах с посторонними людьми.
Язык тасадай манубе пока не обогатился новыми словами. Неизвестно, как они обозначают понятия «вертолет», «консервная банка», «рис». Вероятно, прибегают пока к описательному методу: «то, что летит и шумит», к примеру. В общем-то, новых понятий пока не так много, поэтому еще можно обходиться без новых слов.
Что будет дальше? Этот вопрос тревожит специалистов.
Большинство из них склоняется к мысли, что нужно медленно «выводить» тасадай манубе на уровень хотя бы самых отсталых племен острова Минданао. К примеру, манобо-блит. Для тасадай манубе это, конечно, было бы немыслимым шагом вперед. Постепенно сравнявшись с соседями, тасадай манубе смогут развиваться вместе с другими племенами. Может быть, это позволит решить брачную проблему племени, где мужчин больше, чем женщин?
«Очевидно», «может быть», «вероятно» — те выражения, которые можно употреблять, говоря о будущем племени тасадай манубе. Ибо будущее это туманно и неясно.
Л. Ольгин
Май Шёвалль, Пер Вале. Запертая комната
Шведский писатель Пер Вале известен советскому читателю по романам «Гибель 31-го отдела», «Стальной прыжок».
Последние годы вместе с женой, Май Шёвалль, они пишут серию социальных романов, обличающих буржуазное государство и полицейский аппарат.
«Запертая комната» (1972 год) — роман о преступлении — восьмой из этой серии. Предыдущая книга — «Негодяй из Сефлё» — выходит в издательстве «Молодая гвардия» в 1973 году.
I
Церковные часы пробили два, когда она вышла из станции метро на Вольмар Икскюлльсгатан. Она остановилась, закурила сигарету и быстро зашагала дальше, к Мариаторгет.
Дрожащий колокольный звон напомнил ей о безрадостных воскресных днях детства. Она родилась и выросла всего в нескольких кварталах от церкви Марии Магдалины, где ее крестили и почти двенадцать лет назад конфирмовали. От всей поцедуры, связанной с конфирмацией, ей запомнилось только одно: как она спросила священника, что подразумевал Стриндберг, говоря о «тоскующем
Солнце пекло ей спину, и, миновав Санкт Паульсгатан, она сбавила шаг, чтобы не вспотеть. Почувствовала вдруг, как расшалились нервы, и пожалела, что перед выходом из дому не приняла успокоительное.
Подойдя к фонтану посредине площади, она смочила в холодной воде носовой платок и села на скамейку в тени деревьев. Сняла очки, быстро вытерла лицо мокрым платком, потом протерла уголком голубой рубашки очки и надела их. Большие зеркальные стекла закрывали верхнюю часть лица. Затем она сняла синюю шляпу с широкими полями, подняла длинные, до плеч, светлые волосы и вытерла шею. Снова надела шляпу, надвинула ее на лоб и замерла, сжимая платок руками.
Через несколько минут она расстелила платок рядом с собой на скамейке и вытерла ладони о джинсы. Посмотрела на свои часы — двенадцать минут третьего — и дала себе еще три минуты на то, чтобы успокоиться.
Когда куранты пробили четверть, она открыла темно-зеленую брезентовую сумку, которая лежала у нее на коленях, взяла со скамейки успевший высохнуть платок и сунула в сумку не складывая. Встала, повесила сумку на правое плечо и зашагала к Хурнсгатан. Понемногу ей удалось справиться с нервами, и она сказала себе, что все должно получиться, как задумано.
Пятница, 30 июня, для многих уже начался летний отпуск. На Хурнсгатан царило оживление — машины, прохожие. Свернув с площади налево, она оказалась в тени домов.
Она надеялась, что верно выбрала день. Все плюсы и минусы взвешены, в крайнем случае придется отложить операцию на неделю. Конечно, ничего страшного, и все-таки не хочется терзать себя недельным ожиданием.
Она пришла раньше времени и стала медленно прохаживаться по тротуару, делая вид, что ее занимают витрины. Хотя перед часовым магазином поодаль висел большой циферблат, она поминутно глядела на свои часы. И внимательно следила за дверью через улицу.
Без пяти три она направилась к переходу на углу и через четыре минуты очутилась перед дверью банка.
Прежде чем войти, она открыла замок брезентовой сумки, потом толкнула дверь.
Перед ней был длинный прямоугольник зала. Дверь и единственное окно образовали одну короткую сторону, от окна до противоположной стены тянулась стойка, часть левой стены занимали четыре конторки, дальше стоял низкий круглый стол и два круглых табурета с обивкой в красную клетку, а в самом углу вниз уходила крутая спиральная лестница, очевидно ведущая к абонентским ящикам и сейфу.
В зале был только один клиент, он стоял перед стойкой, складывая в портфель деньги и документы. За стойкой сидели две женщины; третий служащий, мужчина, рылся в картотеке.
Она подошла к конторке и достала из наружного кармана сумки ручку, следя уголком глаза за клиентом, который направился к выходу. Взяла бланк и принялась чертить на нем каракули. Вскоре служащий подошел к дверям и захлопнул на замок наружную створку. Потом он наклонился, поднял щеколду, удерживающую внутреннюю створку, и вернулся на свое место, провожаемый тихим вздохом закрывающейся двери.
Она взяла из сумки платок, поднесла его левой рукой к носу, как будто сморкаясь, и пошла с бланком к стойке.