Журнал «Вокруг Света» №08 за 1970 год
Шрифт:
— Это была минута колебания. Потом все пришло в норму.
— Ну ладно. У вас найдется холодное пиво?
— Сейчас узнаю.
Подполковник тяжело опустился на койку рядом с Никольсом. Было еще не жарко. Особенно по сравнению с Сайгоном. Никольс с удовольствием вдыхал свежий, пахнущий хвоей воздух и вспоминал первую свою встречу с подполковником. Это было в Гонолулу летом сорок пятого года. Подполковник был жилистым, обветренным лейтенантом, чем-то похожим на Патрика. Он тогда недавно вернулся из Вьетнама, с этих же самых гор.
Молодой лейтенант работал в разведке и посмеивался (так уж было принято) над очкариками из отдела психологической войны. А когда ему подошло время лететь в горы и психологи принесли ему посылку для партизан, он откровенно расхохотался. Посылка оказалась ящиком с бабочками. С американскими бабочками. Насекомые были аккуратно приколоты, и под каждой бабочкой этикетка с французским и латинским названием.
— Я им сказал: «Не воображайте, что я буду спускаться на парашюте, держа в зубах эти идиотские игрушки», — говорил лейтенант Никольсу в Гонолулу. — Так я им и сказал. А начальник отдела мне ответил: «Вы не только будете держать ящик в зубах, лейтенант, но вы будете беречь его как зеницу ока. Он дороже тысячи ящиков с автоматами. Командир отряда, в котором вы должны приземлиться, кончил Сорбонну. Он увлекается энтомологией. Он начинал свою коллекцию бабочек несколько раз, и каждый раз ему приходилось бросать ее — то его сажали в тюрьму, то он уходил в подполье. Но от этой страсти он не может отказаться по сей день. Везите бабочек, молодой человек. И запомните, что война часто выигрывается не числом убитых врагов, а числом вольных или невольных союзников. Завтрашняя война — война психологическая».
Лейтенант сберег ящик с бабочками. Вьетнамский командир был явно тронут подарком. Лейтенант ему тоже понравился. Лейтенант был храбр и горел желанием бить джапов. А для теперешнего подполковника месяцы в джунглях остались в памяти временем сбывшихся надежд, временем настоящего дела, поражений, которые не ввергают в отчаяние, и побед, ведущих к новых победам. Патрик принес несколько банок пива.
— Ребята держат его в ручье, — сказал он. — Так что оно холодное. Ну, а мне пора в деревню. Вы со мной?
— Пойду, — сказал Никольс.
— Патрик у нас неоценимый специалист, — заметил подполковник. — Один из двух или из трех человек в Штатах, кто знает языки этих народцев.
— Я знаю не только язык, — улыбнулся Патрик, — но и обычаи, привычки, суеверия. Я бываю у них на свадьбах и похоронах, я стараюсь защитить их от спекулянтов и злоупотреблений сборщиков налогов. Они же мне платят взаимностью. Они мне благодарны. И когда наступит решающий момент, моя деревня будет знать, на чьей стороне ей выступать.
Подполковник чуть поморщился, будто холодное пиво попало на больной зуб.
— Среди горцев до черта сторонников
— Сэр, — в дверь барака заглянул сержант, — радиограмма из Контума. Началось восстание. Части горцев продвигаются к городу.
— Ну вот, — сказал подполковник, натягивая темно-зеленый берет со щитком спецсил. — Бегите-ка, Патрик, в свою деревню. Но если там тоже запахнет жареным — сразу назад. Нам нужна точная информация.
Никольс с Патриком спустились по тропинке в ложбину. Отсюда начинался подъем на следующий холм. Свежий ветер, разогнавший облака, приятно холодил лицо.
— Меньшинства составляют лишь пятнадцать процентов населения Вьетнама, — говорил словоохотливый Патрик. — А вы знаете, какую часть территории страны они занимают? Две трети. И это самые труднодоступные районы. Пока мы не установим полный контроль над этими горами, нам никогда не справиться с Вьетконгом. Нет, мы не имеем права отказываться от гор.
— У меня сложилось впечатление, — сказал Никольс, — что вы упрощаете, да и ваш шеф не предлагает отказаться от гор. Похоже, что он особо не возражает и против ваших методов работы — просто они не кажутся ему достаточными.
— Я вам вот что скажу, — обернулся лейтенант. — Хоть это, может быть, и не совсем вежливо. Подполковнику пора возвращаться домой. Он устал и потерял веру.
— А вы? Вы ведь только что из госпиталя.
— Со мной все проще. У меня было нервное переутомление. Ведь я один в этой деревне. Я и акушерка, и врач, и советчик, и чуть ли не помощник колдуна. Вся деревня — мои родственники. Вы не представляете, с какой радостью они меня встретят.
— А вам не страшно одному?
— Нет, — сказал Патрик. — Меня обязательно предупредят, если партизаны подойдут близко. Ведь горцы скрупулезно выполняют свои обязательства.
— Сколько же деревень вы поселили вокруг базы?
— Большинство деревень района. Для их же, кстати, пользы. Да и нам удобнее их защищать.
Ворота в ограде из торчащих во все стороны бамбуковых копий были открыты. Лейтенант и Никольс перебрались через мостик и оказались на небольшой вытоптанной площадке, окруженной хижинами. В деревне было пусто. Какая-то старушонка поднималась вслед за ними, таща вязанку хвороста. Черная узкая юбка опускалась ниже колен; икры ног были обмотаны белыми тряпками. Она тихо поздоровалась с американцами и нырнула в ближайшую хижину. Оттуда послышались голоса, и на свет выбрался мужчина средних лет, со впалыми щеками, глазами, глубоко упрятанными под густыми черными бровями.