Журнал «Вокруг Света» №11 за 1978 год
Шрифт:
Дело, казалось, оставалось за малым — выяснить, какой конкретный, исторически реальный народ скрыли народные предания под легендарными людьми «ха», ибо в то время мало кто брал на себя смелость предполагать, что вновь открытый центр культуры могли создать предки народов, и поныне заселяющих низовья Амура.
И вот уже археолог Н. Харламов связывает амурские петроглифы с неким «городом Гальбу», следы которого увиделись ему на правом берегу Амура. Он воссоздает экзотическую картину жизни этого города, просуществовавшего, по его мнению, почти пятнадцать веков — до конца I тысячелетия нашей эры. Жители Гальбу, пишет Харламов, были хорошо знакомы с земледелием, занимались рыболовством,
Но постепенно становилось ясно — подобные реконструкции, обобщающие выводы, интуитивные догадки и рассуждения повисают в пустоте, ибо они не опирались на конкретные археологические факты.
И вот, в 50-х годах отряд Дальневосточной археологической экспедиции под руководством А. П. Окладникова в «столетний юбилей» первого известного науке упоминания о нем приступил к комплексному исследованию «амурского феномена».
Главнейшие вопросы, которые археолог «задает» исследуемому памятнику, — когда и кто? Когда, в какие века и тысячелетия жили те, кто оставил его? Сам по себе всегда чрезвычайно нелегкий для ответа, этот вопрос многократно усложняется, если он «задается» петроглифам, ибо камень не умеет хранить время. Линии, проведенные на нем тысячелетие назад и в «историческом вчера», могут выглядеть совершенно одинаково. Счастливейший для археолога случай, когда петроглифы обнаруживаются под культурным слоем древнего поселения, возраст которого можно определить по сопутствующим находкам. Могут, правда, помочь и сами петроглифы — если художники, оставившие их, выбивали на скалах изображения предметов из своей обыденной жизни и известные исследователям.
...Но амурские петроглифы были высечены в основном на огромных прибрежных валунах, то лежащих на скальном основании, то на намываемом речной волной прибрежном песке. И, кроме того, выяснилось, что древние мастера были абсолютно равнодушны к отображению сцен повседневной своей жизни. Как отметит потом академик А. П. Окладников, на наскальных изображениях Амура, в жизни населения которого такое огромное значение имело рыболовство как основной источник существования, полностью отсутствует рыба.
И понадобилось около двух десятилетий, прежде чем ученые смогли подвести первые обобщающие итоги.
Если мысленно приближаться «по тропе» древнего искусства к низовьям Амура со стороны Прибайкалья, таежной Сибири, то буквально у самой цели «путешественник» окажется в историческом тупике — тропа эта неожиданно и резко обрывается: нижнеамурские петроглифы принципиально отличны от всего того, что «путешественник» наблюдал «по дороге» и что, как логическое продолжение виденного, вправе был ожидать и на валунах Нижнего Амура.
Вместо пристального внимания к животному миру, дающему охотнику пищу и одежду, экспрессии и реализма в изображении зверей — черт, столь характерных для искусства каменного века Западной Сибири, Прибайкалья, Среднего Енисея, здесь, в низовьях Амура, основной темой наскальных изображений был человек. И даже не просто человек, а лицо человеческое, за годы поисков исследователи на обнаружили ни одной полностью «выписанной» человеческой фигуры — только лица, застывшие, очерченные бесконечно извивающейся спиралью. И в то же время раскопки неопровержимо показали, что эта столь необычная традиция насчитывает здесь тысячелетия.
Наскальные изображения в низовьях Амура существовали еще в эпоху перехода от палеолита к неолиту. И уже тогда охотники, рыболовы рядом с контурами диких животных, птиц лаконичными линиями выбивали и силуэты человеческих лиц. А к концу IV—началу III
Но открытие на этом не кончилось, ибо оно привело к неразрешимому на первый взгляд историческому парадоксу, поставившему перед исследователями новую проблему.
На одной из научных конференций А. П. Окладников, делая предварительное сообщение о результатах исследований, к ранее вывешенным прорисовкам нижнеамурских изображений добавил еще несколько.
— Не правда ли, — обратился докладчик к аудитории, — если не знать местопребывания подлинников, то и эти прориси можно без сомнения отнести к Нижнему Амуру?
А эти копии были сделаны с изображений, выбитых на скалах... Австралии и полинезийского острова Нукухива, с узоров, покрывающих лицо неолитической статуэтки, найденной в Японии, и нескольких характерных шаманских масок, посмертных — по черепу — «классических» татуировок аборигенов Новой Гвинеи и индейцев северо-восточной окраины Америки.
Действительно, как же теперь совместить вывод о несомненно местном происхождении культуры народов Нижнего Амура с такой не случайной схожестью ее с искусством не ближайших соседей по континенту, а отдаленнейших заокеанских земель? Но именно в этой кажущейся неразрешимости и открылось исследователям начало «ариадниной нити» нового поиска. А вышедшая несколько лет назад монография академика А. П. Окладникова «Петроглифы Нижнего Амура» позволяет реконструировать логические этапы этого поиска.
«Первое и самое сильное впечатление, которое производят изображения, — пишет А. П. Окладников, — впечатление маски, искусственного, поддельного лица человека». И ученый, проведя кропотливый анализ наскальных изображений Нижнего Амура, сопоставляя их с данными этнографических наблюдений, от этого впечатления приходит к фундаментально доказанному убеждению — да, древние мастера Нижнего Амура высекали на прибрежных валунах не просто человека, не просто лицо его, но некие символические личины-маски.
Известно, что маски на определенном социально-историческом уровне развития свойственны едва ли не всем народам Земли. Они являлись воплощением и вместилищем таинственных существ «потустороннего» мира — духов, были непременной принадлежностью всех обрядов, на которых люди «разговаривали» со своими предками, вызывая их на помощь или для совета. В маске человек является в новой сущности: мертвым, духом или животным, которых маска олицетворяет, приводит А. Окладников высказывание одного известного этнографа. Речь идет не о представлении, не об изображении некой роли, а о действительно ощущаемом перевоплощении... Естественно поэтому, продолжает А. Окладников, что маски как изображения умершего и вместилища духа имели ближайшее отношение к культу мертвых, предков и в том числе к культу черепов.