Журнал «Вокруг Света» №12 за 2007 год
Шрифт:
Вернемся, однако, к театральному проекту. Сам байрейтский Фестшпильхаус, вопреки расхожему мнению, был возведен не на деньги короля, а на заем, официально предоставленный Вагнеру баварской казной (этот кредит, кстати, был полностью возвращен вдовой композитора к 1906 году). Плюс — на строительство пожертвовали немалые средства музыканты — среди них Ференц Лист и Ханс фон Бюлов. Последнего от великодушного поступка не удержало даже то, что Вагнер увел у него жену — дочь Листа, Козиму. Более того, расторжение брака Козимы и Бюлова состоялось почти одновременно с закладкой Дома (к этому времени она уже успела родить Вагнеру троих детей). Впоследствии Бюлов стал и одним из первых дирижеров Фестиваля, «отомстив» его основателю лишь однажды брошенной где-то фразой: «В своих творениях он возвышен, а в поступках —
Винифрид Вагнер, сноха композитора, сопровождает близкого друга семьи Адольфа Гитлера по аллее виллы Ванфрид
Строился Байрейтский театр три с половиной года — при постоянных перебоях с деньгами и даже без заранее утвержденного проекта. За его сооружением стояли почти безрассудная решительность и невероятная энергия Вагнера, решившего «взять и просто из досок сколотить подобие большой конюшни». Даже верная Козима с некоторым ужасом писала в своем дневнике: «Они вырыли на холме яму, и из нее растет театр!» Образцом для Фестшпильхауса послужили, впрочем, не столько сельскохозяйственные постройки, сколько известный оперный театр в Российской империи, в Риге, где Вагнер однажды два года служил капельмейстером. Главные конструктивные особенности обоих строений: зал, сходящий вниз амфитеатром, «сценическая башня», в пространство которой сама сцена «укладывается» три раза (что позволяло быстро менять декорации), и «невидимая», низко упрятанная оркестровая яма со специальным полукруглым козырьком. Именно в силу этой последней особенности байрейтский оркестр звучит слегка приглушенно, «из мистической глубины». Эта специфика ставит непростую задачу перед дирижерами, но создает удивительный баланс между музыкантами и певцами, голоса которых оказываются «на равных» с музыкой, — к чему и стремился Вагнер.
К изначальной идее композитора восходит и минималистское внутреннее обустройство театра, действительно «сколоченного из досок» и лишь снаружи обложенного кирпичом. До самого недавнего времени публика сидела на жестких деревянных стульях — лишь пару лет назад их заменили чуть более удобными сиденьями (учитывая продолжительность опер Вагнера, это следует расценивать как акт высокого гуманизма). Впрочем, байрейтские завсегдатаи до сих пор приходят на спектакли с подушками, а элегантные дамы даже подбирают этот «аксессуар» в тон к платью.
«Праздник урожая»
Время проведения ежегодного фестиваля Вагнер назначил на август. Выбор не случаен: именно в этом месяце в окрестных франконских деревнях начинаются традиционные «праздники урожая», именуемые здесь «керва». В этакой музыкальной «керве», на которую потянутся «простые германцы» с корзинками свежего хлеба и фруктов, виделось Вагнеру и его великое действо: «зрители будут собираться в строго установленные дни представлений, причем приглашать я буду не только местных жителей, но и всех друзей искусства, ближних и дальних». Он даже допускал мысль, что исполняться на таких «музыкальных пикниках» будут не только его «мистерии», но и сочинения близких по духу коллег.
«Пейзанская идиллия», однако, так и не была реализована в Байрейте. Первый фестиваль открылся 13 августа 1876 года при большом и пышном стечении европейской знати… Среди журналистов, освещавших новое модное торжество, находились и два корреспондента из России, по профессии — композиторы: Цезарь Кюи и Петр Чайковский. Первый писал для «Санкт-Петербургских ведомостей», второй — для либеральной московской газеты «Русские ведомости». Ни тот, ни другой не принадлежали к числу вагнерианцев — Кюи, несмотря на личное знакомство с Вагнером, успел опубликовать статью «Лоэнгрин, или Наказанное любопытство» (о первой постановке этой оперы в Мариинском театре). Раздраженным недоумением дышали и нынешние его репортажи: «Весь Байрейт заинтересован теперь только и исключительно «Нибелунгами», ни о чем больше нет и речи».
Петр Ильич куда более серьезен, хотя от ощущения некоторой абсурдности происходящего не может избавиться и он. Так, открытие фестиваля он описывает следующим образом: «Перед моими глазами промелькнуло несколько блестящих
Таким предстал в глазах современников первый Байрейтский фестиваль. Итоги его были, мягко говоря, неоднозначны. «Кольцо», впервые исполненное, как того и требовал Вагнер, в качестве единого действа из «трех вечеров с прологом», — было принято публикой на ура, что не помешало антрепризе в целом потерпеть полный финансовый провал.
Лишь через шесть лет Рихард Вагнер сумел собрать средства для «второй попытки», ставшей в его жизни и последней. 13 февраля 1883 года отец-основатель Байрейта умер в Венеции от сердечного приступа.
Династия
Династический принцип «престолонаследия» установился после этого как-то сам собой. Сначала бразды правления взяла в руки та самая Козима Лист-Бюлов-Вагнер.
Уже через несколько дней после похорон мужа она взялась за дело и с риском для имиджа скорбящей вдовы денно и нощно выступала в роли антрепренера, финансового директора, специалиста по светским связям, а затем и режиссера. Несмотря на всеобщий скепсис, Козима довольно успешно устраивала на Зеленом холме многочисленные постановки опер покойного композитора, пересмотренные ею в разных городах. Лишь в 1907 году деятельная байрейтская вдова передала руководство фестивалем сыну Зигфриду, которому тогда уже исполнилось 38.
Зигфрид Вагнер оказался человеком небездарным. К этому моменту он уже сделал себе имя как поэт и дирижер, гастролировавший по всей Европе, в том числе и в России. Композитором он был, скорее, слабым. Однако «правление» его предстает в ретроспективе истории вовсе не таким беспомощным и неумелым, как на то любила позже намекать его жена. Зигфрид не только сам неплохо инсценировал отцовские оперы, большим знатоком которых, естественно, являлся, но и привлекал в Байрейт наиболее талантливых музыкантов и режиссеров. Он стоял у руля «предприятия на Зеленом холме» почти два десятилетия. Кроме того, за это время (в 1915-м) он успел сделать еще одно дело, имевшее для фестиваля кардинальные последствия: а именно, жениться на восемнадцатилетней девушке. Байрейту были нужны наследники, а Зигфриду — социальное алиби: гомосексуальные склонности, которые сын Вагнера никогда особенно не скрывал, сделали его «персоной нон грата» во многих ключевых кругах того времени.
Счастливым брак по вполне понятным причинам не был, несмотря на рождение четверых детей. Примерно в середине 1920-х годов их отец устранился от руководства фестивалем: к этому его подвигло не только состояние здоровья, но и давление со стороны «друзей Байрейта». Роль «второй Козимы» начала играть его жена Винифред Вильямс, к которой после смерти мужа в 1930-м году перешла вся полнота власти. Ее она и удерживала до самого 1944-го, когда байрейтская традиция прервется на 7 лет.
Слава Байрейта как колыбели «нордического духа» в его не лучших проявлениях берет начало еще в глубинах XIX столетия. Даже если оставить в стороне самого Вагнера с его «первородным антисемитизмом» и Козиму, считавшую своего Рихарда «могучим спасителем германского духа», фестиваль все равно не может похвастаться политкорректной исторической репутацией. И во многом «спасибо» за это следует сказать именно Винифред Вильямс. Ее большой любовью — кроме Зигфрида и оперного Лоэнгрина — был живой Адольф Гитлер, который, по некоторым свидетельствам, отвечал ей взаимностью. Во всяком случае, их связывали тесные дружеские отношения, укрепившиеся на почве общего преклонения перед основателем династии. Еще в 1920-е годы невестка Рихарда Вагнера стала членом НСДАП. В 1924 году, когда Гитлер сидел в мюнхенской тюрьме после «пивного путча», она организовала активный сбор средств в пользу заключенного: «Я спросила, что ему больше всего нужно. Он ответил: «Бумага!» И я стала присылать ему кипы бумаги»… Странно в этой связи, что после войны «байрейтская вдова» будет удивляться упрекам, что «на ее бумаге была написана «Майн Кампф».