Журнал «Вокруг Света» №4 за 1999 год
Шрифт:
«Сабочинка моя, Сабочинка», – очень душевно напевал Макаревич, спускаясь по самолетному трапу на маленький таботингский аэродром. Погода для января месяца стояла великолепная – 33—34 градуса выше нуля, и солнце – размером в половину голубого неба.
Бразильская Таботинга и Колумбийская Летисия – близнецы. И хотя колумбийский братец покрупнее и поживей, родство видно невооруженным взглядом. Границы как таковой нет, и соседи в массовом порядке, пешком и на различных транспортных средствах, до обидного буднично преодолевают «неприступные» рубежи обоих государств.
Гостиница, в которой мы остановились, находилась недалеко от
Подходящих лодок в порту было достаточно, как и желающих нас сопровождать. Проблема была в том, что, по мнению проводников, нам нужно, как и прочим, изредка забредающим сюда туристам, просто ежедневно совершать вылазки из отеля по окрестностям. Соваться же в район трехречья не только неразумно, но и опасно. По слухам, на Кишиту месяца два назад убили охотника, промышлявшего на территории одного племени... Стечение обстоятельств.
Но из трех рек именно на Кишиту мы и планировали отправиться...
Если судить по карте, ширина извилистого русла Кишиту около пятидесяти метров. Это оптимальный вариант, поскольку плыть по широкой реке не очень интересно, а на узких могут быть завалы. К слову, о еще возможной проблеме. Точнее, – о двух, причем обе имеют имена собственные и, между прочим, довольно известные. Андрей Вадимович Макаревич и Александр Яковлевич Розенбаум – в естественных декорациях амазонской сельвы. Тем более что это и не декорации вовсе... Даже с учетом того, что при передвижении на моторной лодке физическая нагрузка будет не слишком высока, влажность экваториального климата, безжалостное солнце, тучи кровососущих насекомых, десяти – двенадцатичасовые ливни, лодочно-палаточный быт и прочие реалии экспедиции могут сказаться на здоровье и психике человека самым неожиданным образом. А то, что непосредственно на дикую часть маршрута у нас выходило не более восьми дней, служило слабым утешением. Наоборот, я знаю, что тяжелее всего приходится в первую пару недель, в течение которых происходит адаптация организма, и лишь во второй половине месяца становится немного легче...
День подходил к концу. Применив на практике правило, гласящее, что денежное вознаграждение должно быть прямо пропорционально степени риска его получателя, нам удалось найти не только подходящую лодку, но и проводника-индейца по имени Гату, известного в здешних краях как Жакаре. Мы договорились встретиться завтра, в семь утра, и, закупив необходимые продукты и бензин для лодочного мотора, часам к десяти отправиться в путь.
Возвращаясь в гостиницу, тормознулись у маленького, но живописнаго фруктового развала.
Розенбаум нюхал маленькие и абсолютно круглые дыни, а Макаревич, взяв в руки некий диковинный плод, вопросительно посмотрел на суетящегося продавца и обернуло ко мне.
– Андрей, можешь спросить, что это такое?
Спросить-то я спросил, и продавец даже ответил, но местное название мало что прояснило. Увидев нашу растерянность, торговец бодро добавил, что «оно» – вкусное и сладкое. И тут, молчавший до этого Яковлевич, не отрываясь от дынь, медленно поднял на таботинца добрые немигающие глаза и глухо, но внятно произнес:
– Ферганские душистей...
Торгующий «не душистыми» съежился и стал меньше ростом... Ну, и где же он, языковой барьер?
– Суп мясной с макаронами – шесть пакетов, рис – пять килограммов, растительное масло, соль, сахар...
Повар паковал продукты.
– И обязательно нужны сладкие вафли для Доктора. Он их любит... А ты, Маньяк,
Никаких новых русскоговорящих спутников у нас не появилось. Да и откуда бы им взяться? Ну с Поваром ясно, да Андрей Вадимович и не возражал. Розенбаум – врач, а врач – он же Доктор. А вот Маньяк... Не знаю, кто изначально озвучил версию о попытке (и весьма успешной) маньяка-садиста заманить две невинные жертвы на заклание в амазонские джунгли, но ее следствием стало появление скрытого маньяка в приличной компании...
Лодка двигалась со скоростью 23 км/ч. По крайней мере, на этом настаивал разбрасывающий по полудню жирных солнечных зайчиков экран GPS. Выключив дотошный прибор, я оглянулся. Все были заняты делом: Повар самозабвенно соединял очень неслабую леску с толстым стальным поводком (вы бы видели, как крошатся об него бритвоподобные зубы пираний), а Доктор точил нож. Конечно, нож и так был острым до невозможности, но Доктор, видимо, добивался большего...
Ладно, а что нам скажет карта? Я вытащил из полиэтиленового пакета потертые и онемевшие от влажности серые листы бумаги с надписью ГЕНШТАБ – МИНИСТЕРСТВО ОБОРОНЫ СССР. Так, вот она – Таботинга. От Таботинги мы шли вверх по Салимойс (Салимойс – Амазонка до ее слияния с Риу-Негру), потом свернули на Жавори, сжатую меж Бразильским и Перуанским берегами, затем Итакуари, ну и наконец, желтая река Кишиту...
Впереди показался высокий берег, на котором маячила пара хижин не только без окон и дверей, но и без стен. Конструкция из пальмовых листьев, изображающая кровлю, опиралась на тонкие столбы. Они, пройдя сквозь зыбкий пол, превращались в длинные ноги-ходули, поднимающие все шаткого вида сооружение на значительную высоту. Что было нелишне, учитывая восьмиметровые сезонные колебания уровня реки. Это был последний, не сказать чтобы крупный населенный пункт на реке. Выше по течению «ничего» не было... Именно эту мысль усиленно пытался донести до нашего сознания осторожный Гату. Он так и говорил: «Ну зачем вам дальше, ведь там НИЧЕГО нет?»
Нос лодки уткнулся в песчаный берег «последнего оплота» рядом с двумя полузатопленными рыбацкими пирогами.
Гату потопал к хижинам на переговоры. Вернулся довольный: хозяева разрешили остаться на ночь. По его мнению, это было очень хорошо.
Обе палатки были установлены на некотором удалении от хижин на относительно ровной площадке, и после короткой трапезы с традиционным чаем Доктор, Повар и Маньяк отправились «по домам», подгоняемые непрерывным жужжанием насекомых. Андрей Вадимович, незлобно переругиваясь с москитами, забрался в маленькую альпинистскую палаточку и наглухо задраил вход крупноватой для этих тварей сеткой. Капроновый барак, в котором предстояло спать мне и Александру Яковлевичу, был значительно больше и одновременно служил складом для фото– и видеоаппаратуры и прочих ценных вещей.
И все бы ничего, если б не извечная проблема. Дело в том, что когда на улице просто душно, в палатке это возведено в степень, а отстегнуть защитную сетку нельзя, иначе к жаре добавятся насекомые. Еще некоторое время мы переговаривались, благо «стены» в палатках тонкие и слышимость изумительная, делясь впечатлениями и обсуждая планы на завтрашний день, но вскоре затихли. Засыпая, я подумал: «Это же их первая ночь в сельве...» Окружавший мир пел, стрекотал, визжал и выл. Изредка со стороны хижин доносился лай собаки, кашель ребенка и чьи-то приглушенные голоса... «Завтра они проснутся уже чуть-чуть другими...»