Журнал «Юность» №06/2024
Шрифт:
Он встал, походил по комнате взад-вперед, разминая ноги. На глаза попался серебряный чернильный прибор, доставшийся от покойной бабки, – семейная ценность. Митя взял его в руку, осмотрел, как осматривают больного со всех сторон, вздохнул, завернул его в наволочку и, взглянув на старые настенные ходики, начал застегивать сюртук. Уже восемь. Ломбард на Моховой откроется через полчаса…
В этот момент в дверь снова постучали. «Чертова вдова», – подумал Митя, и ему захотелось швырнуть чернильницей в дверь.
Но входить никто не спешил. Было слышно,
– Войдите! – буркнул Митя.
Желтый полог колыхнулся, и в комнату вошел Крупцев. От неожиданности Митя чуть было не выронил из рук чернильницу.
– Не ожидали, Дмитрий Валентинович?
Еще полминуты назад Митя мог бы поклясться, что профессор не знает его имени, ведь за все студенческие годы он к нему если и обращался, то исключительно «господин Солодов». А тут вдруг – по отчеству! Никак в личной карточке посмотрел?
– Петр Архипович… – Митя в оторопи вытянулся, как постовой, и шмыгнул носом. – Чем обязан?
– Вы позволите? – Крупцев показал глазами на единственный стул.
Митя кивнул. Профессор снял шляпу, поискал вешалку и, не найдя даже гвоздя на стене, прошел по скрипучему полу и сел на стул. Митя опомнился и, буквально вырвав шляпу и трость из рук гостя, положил их на низенький подоконник.
– Что у вас в наволочке, мой друг? Камень? Не собираетесь ли шарахнуть меня по голове?
Митя засмеялся бисерным смехом и сунул чернильницу под подушку.
Крупцев расстегнул верхнюю пуговицу дорогого английского пальто, но на предложение Мити снять его отказался. Как и от чая – к Митиному облегчению, потому что измученная заварка в чайнике, пользованная несколько дней кряду, цветом напоминала жиденькую мочу.
– Я вот, собственно, по какому делу, Дмитрий Валентинович… – Крупцев вдруг закашлял, и Митя кинулся к графину, налил полный стакан воды и протянул ему.
Профессор сделал жадный глоток, потом другой и осторожно поставил стакан на стоящую рядом этажерку, боясь расплескать воду. Было заметно, как дрожала его рука и как он искоса посмотрел на Митю: заметит ли.
«Время тянет… Верно, что-то страшное произошло!» – в ужасе подумал Митя, и в животе у него похолодело.
Но что же могло случиться? Если его отчисляют, то об этом стало бы известно от факультетского старосты, и представить, что сам профессор заявится осчастливить нерадивого студента дурной вестью, просто смешно. Может быть, кто-то умер? Кто-то из профессуры? Или барон Сашка Эльсен?
Митя сам подивился абсурдности мыслей, лезущих в голову, – и тут его осенило.
– Петр Архипович? Что-то с моей препарацией? Скандал?
– Нет-нет. Хоть вы и нарушили все мыслимые правила и вас стоило бы тут же отчислить, если – уж простите за откровенность – не высечь розгами, как в старые добрые времена, но… Хотя вы правы. Отчасти дело касается того, что я видел сегодня ночью.
– Пациент недоволен? – улыбнулся Митя и, уловив ежистый взгляд профессора, тут же
– Да нет. Наоборот. Ваш кадавр счастлив и велел кланяться. Я пришел к вам, Дмитрий Валентинович, как к коллеге. Нет, не будущему, а настоящему. Я видел вашу работу сегодня – и, признаюсь, восхищен.
Крупцев снова проткнул Митю взглядом насквозь и не спеша продолжил:
– Вы препарировали – как опытный хирург; и справились менее чем за полчаса. Я наблюдал за вами, когда вы меня не видели: вы работали отлично. И когда видели: вы работали превосходно, а я ведь понимаю, что мое присутствие в крайней степени должно было нервировать вас. Но вы, господин Солодов, учли все нюансы и, к моему приятному удивлению, не сделали ни одной ошибки… Да что вы стоите?! Заставляете меня смотреть на вас снизу вверх…
Митя плюхнулся на кровать и принялся было благодарить профессора, но тот волевым жестом остановил его:
– Я, как вы знаете, на комплименты скуп. Вы показали себя вполне созревшим хирургом – и я просто констатирую факт. Ваша благодарность здесь лишняя. Я пришел, повторяю, как к коллеге, и имею к вам очень деликатное дельце…
Крупцев остановился и вновь оглядел Митю.
– Но прежде чем я изложу вам суть, – продолжал он, – дайте слово, что ни одна живая душа об этом не узнает.
– Ни живая, ни мертвая! – подхватил Митя и от собственного голоса ощутил холодок на спине.
– Поклянитесь.
– Клянусь!
После мучительно долгой паузы Крупцев медленно выговорил:
– Моя публичная операция назначена на следующий вторник. Придут студенты, профессура, многие уважаемые хирурги… Будет, возможно, кто-то из попечителей. Академик Гальперин обещал быть. И фотограф «Хирургического вестника» напросился. Так некстати…
– Да! «Уникальнейшая хирургическая практика», – Митя вспомнил афишу на двери анатомички.
– Ну… Не такая уж уникальнейшая… Обычная. Скажем, учебно-показательная… Правда, новым методом, но ничего умопомрачительно сложного. И мне очень нужна ваша помощь, Дмитрий Валентинович.
Крупцев встал. Повернувшись лицом к окну, а к Мите спиной, он ровным голосом продолжил:
– Видите ли, господин Солодов, мои руки мне уже не помощники. Тремор, которым я страдаю, к сожалению, неизлечим. Он не всегда заметен, но стоит только мне взять в руки хирургический инструмент – и он троекратно усиливается. Я даже не буду перечислять вам все способы, которыми я пытался вернуть твердость рук. Увы! Мои пальцы удержат скальпель, но я не смогу сделать ровный надрез. Я не в силах отказаться от этого спектакля во вторник, он важен для меня и для моих планов, связанных с преподаванием в Лондоне. Моя статья о новом хирургическом методе выходит в следующем месяце в London Medical Journal. Вы должны понимать, как мне сейчас тяжело это произносить… Я не могу сам провести операцию. Я раскромсаю пациента на лоскуты и опозорюсь перед всем медицинским сообществом… Он замолчал, глядя в немытое оконное стекло.