Зигги Стардаст и я
Шрифт:
Нервы настолько раздражены, что я брожу, как какое-нибудь создание из «Ночи живых мертвецов». Да и чувствую себя так же.
Последние два дня Уэба в школе не было. Может, заболел. Или вернулся домой. Или официально решил, что да, я действительно дурковатый мультяшный персонаж и надо держаться от меня как можно дальше. Все же… я не знаю, как связаться с ним, поэтому прихожу ждать. На случай, если он все же объявится.
Вижу:
1) Пару лодок, дрейфующих по воде, силуэты мужчин с тоненькими дугами удочек.
2) В отдалении утес с небольшим водопадом.
3) Деревню
4) Позади меня – ряд лачуг на сваях, собранных из папье-маше, которые, уверен, разлетятся в клочья, стоит мне разок чихнуть. Вид у них обреченный. Думаю, не только вид.
Я прислоняю Стингреймобиль к большому валуну, выступающему из песка, закидываю рюкзак на плечо и сажусь рядом. Озеро продувает меня насквозь смесью свежего воздуха и рыбной вони. Закрываю глаза, чувствую, как солнце воспламеняет нервы, позволяю каждому лучу вызывать детонацию новой мысли. Мне не следовало быть здесь. ТЫДЫЩ. Я пока не могу себе доверять. ДРАБАДАМ. Я все еще болен. ХРРРЯСЬ. Я знаю: я проведу следующие три месяца в чулане, и отец будет просовывать мне под дверь поднос с хлебом и водой каждый день, пока не вернется Старла. БУМС. Боже!
Даже церковь сегодня утром вышла какая-то странная. Старла все время молчала, работая над последними штрихами бального наряда. («Это не платье, – говорила она. – Я больше не буду склоняться перед требованиями патриархальности».) (Угу, именно поэтому она сегодня идет на танцы с Линдси и ее подружками.)
Нет, правда, что я буду делать, когда она уедет…
Солнце на миг загораживает какая-то тень, открываю в прищуре глаза.
– Боже, Уэб, ты похож на одного из гребаных звездных людей Сагана! – выпаливаю я. ВСЛУХ. СНОВА. Да что со мной происходит? Раньше было как: мысль, подумать, мысль, промолчать. А теперь: мысль – ТРАХТИБИДОХ с языка.
Однако он действительно похож. В той книжке, которую я читаю, Карл Саган говорит, что все мы – звездные люди и когда-нибудь будем колонизировать черные дыры. Мне думается, эта идея наверняка родилась у Сагана после знакомства с Уэбом. Он стоит надо мной, голову окружает идеальный нимб, он без рубашки, мерцает, точно из каждой поры его тела вылупляются светлячки, волосы прилипли к коже. Что еще? Вот кто знал, что может быть не шесть кубиков пресса, а двадцать четыре! Иисусе…
Все это время, между прочим, острые лезвия колют мне вены. Гребаные побочные эффекты Эвелин. Я знал, что не следовало снова приходить сюда.
Он стоит. Молча, не двигаясь. Потом НАКОНЕЦ-ТО начинает говорить:
– Что ты делаешь?
– А?
– Вот сейчас. Ты что-то бормотал и издавал звуки, как в комиксе «Бэтмен».
Стоп. Я как раз это и делал.
– Ой, э-э…
Даже придумать не могу, как выпутаться. Никто никогда не видел, как я это делаю.
– Это круто. Я тоже часто зависаю в своих мыслях, – говорит он.
– Правда?
– Мой папа как-то раз показал фокус. Вроде того, с картографом, о котором ты рассказывал. Хочешь послушать?
– Конечно.
– Значит,
Уэб смеется, поддергивает джинсы, плюхается на песок рядом со мной.
Он пахнет как мальчишка, который весь день играл на улице.
Не шевелюсь. Кажется, окаменел, хотя точно сказать не могу.
Я как раз думаю, что неплохо бы стать одной из его мысленитей, и пусть меня сдует куда подальше, когда он говорит:
– Здесь-то получше будет, верно?
– В смысле?
– Ну, чем когда сидишь в классе. Или на толчке в туалете.
Смеюсь:
– Ага. Это уж наверняка.
Упорно смотрю вперед, но знаю, что Уэб смотрит на меня: мои запястья и бедра охвачены пламенем. Ничего не получится. Мы никогда не сможем быть друзьями.
– А где ты был? Тебя не было в школе, и…
– Неважно себя чувствовал.
– О… Что ж, я рад, что ты здоров…
– Ага. Я начал сомневаться, что ты придешь, – говорит он.
– А я гадал, не приснился ли мне наш разговор.
– Со мной такое постоянно.
– Правда?
– Да, приятель. Но в этом и состоит половина прелести жизни, верно? В попытках разобраться, что реально, а что нет. Ты чего, мерзнешь, что ли?
– А?
– Твои руки. Ты все время трешь их друг о друга.
– Правда? (Проклятье. Опять попался.) Нет, это просто…
– Давай сюда. Я тебя согрею. – Его пальцы оплетают мои. Меня сотрясает разряд тока.
– АЙ! – Вот теперь точно настоящий высоковольтный провод. Выдираю ладони из его рук, сую их между колен.
– Прости, чувак. Ты в порядке? Мне показалось, ты замерз. Я не хотел…
– Все в порядке. Просто… бывает иногда. Не обращай внимания.
– О…
– Так это твое место или как? – спрашиваю я, стараясь ухватиться за любую мысленить, какая первой попадется.
– Мое место?
– Для задания.
– Нет. Не совсем.
Я хмыкаю:
– Тогда зачем мы здесь?
– Не знаю. Наверное, первое, что пришло в голову.
– А… Тогда ладно.
Он опускает голову, ступни зарываются в песок. Явно врет, но я не припираю его к стенке – главным образом потому, что не хочу, чтобы припирали меня. Поэтому отворачиваюсь к воде и – вау! Солнце, ставшее пылающим шаром на краю озера, расписывает облака шелковыми трафаретами на манер Уорхола.
– Вау… – говорю вслух.
– Что?
– Да вот…
Смотрю, не моргая. Потому что это картина, в которой я хочу жить вечно. Завороженно катаюсь по световым волнам собственного сознания, застреваю в их зыби, и тут…
– Эй, ты меня слышишь?
– А?
Он уже стоит, его протянутая рука в паре сантиметров от моей.
– Давай, пошли.
– Куда?
– Да просто пошли, е-мое! – И он каким-то образом высвобождает мои ладони из коленного захвата и поднимает меня одним махом. На этот раз прикосновение не прошивает электрическим разрядом. Его рука просто сливается с моей. И мы бежим по пляжу, пока не останавливаемся у основания утеса.