Зима 41-го
Шрифт:
Сашка покачал головой:
— Не надо. Отомстишь. Я тебе обещаю!
Ида испытующе посмотрела парню в глаза и, увидев то, что хотела, молча кивнула.
В сенях раздался шум открывающейся двери и спустя мгновение в комнату ввалился румяный с мороза чем-то встревоженный Харуев. Он удивленно посмотрел на заплаканных девушек, но, ничего не спрашивая, махнул рукой Сашке:
— Саш, пойдем, выйдем, поговорить надо. Есть информация. Срочная.
[i] Худой — Мессершмитт Bf 109
[ii] Американский истребитель P-40 «Томагавк» фирмы Кертис. Среди пилотов, в советских ВВС считался «средней» машиной: лучшей, чем И-15, И-16 и «Hurricane», но худшей, чем Р-39, Яки или Ла. Другими словами, именно в качестве истребителя, P-40 был слабоват. Двигатель «Allison» быстро терял мощность
[iii] Катюша — разговорное название светильника, сделанного из гильзы 45-мм снаряда.
XIII
— Да поймите же вы, не могу я их взять! Не могу! — Сашка сердито махнул рукой. Это препирательство длилось уже минут двадцать. Надо готовить машину к вылету, истребители, вон, уже вовсю крутятся у своих «американцев», а он никак не может добраться до вертолета. А все потому, что насели на него эти трое. Пожилой мичман из местного БАО, отвечающий за воздушную эвакуацию людей и начальник гражданского эвакуационного пункта, худой, как щепка мужчина, неопределенного возраста с блеклыми, ввалившимися, усталыми глазами настойчиво убеждали Сашку взять с собой на Большую землю детей из детского дома. А рядом в стареньком пальто, закутанная в шаль стояла маленькая и худенькая директор детдома и молча кивала, разрывая Сашке сердце своими полными мольбы глазами. А он не мог их взять! Просто потому, что был не уверен, долетит ли сам до Большой земли.
Харуев вчера был встревожен не без причины. Во время сеанса связи с командованием ему сообщили, что Абвер все-таки заинтересовался войсковыми испытаниями новой техники на Ленинградском фронте, предположительно той, что навела шороху в тылах ГА «Центр» и сорвала темпы наступления на Москву. По агентурным данным немцы готовят воздушную засаду. А из Лаппеенранте готовится выйти, разведывательно-диверсионная группа финнов. Летчики Люфтваффе должны принудить к посадке или сбить вертолет, а финны обеспечить захват пленных и, по возможности, эвакуировать сбитую технику к себе в тыл, что в принципе было вполне выполнимо. Если летчикам не удастся выжать вертолет на РДГ, то у них есть приказ любой ценой уничтожить незнакомый летательный аппарат.
Весь вечер Сашка с Демидовым решали, как избежать угрозы. Самое простое- это изменить маршрут, которым они обычно летали. Только вот на Волхов выходить все равно придется где-то примерно там же. А давать кругаля не было возможности по причине нехватки топлива. Да и куда уходить-то? Южнее? Так там Шлиссельбург, где немецкая авиация контролирует все небо. Севернее? Там уже финны. Вот и оставался узенький коридор вдоль Дороги жизни. Над самой дорогой старались не летать, чтобы не пугать людей на земле. А сейчас тем более нельзя прижиматься к магистрали, чтобы не навести на какой-нибудь обоз финских мясников. Что могут натворить эти бравые убийцы с беззащитными эвакуируемыми, Сашка себе представлял, показывали ему фотографии еще со времен Северной компании. А они натворят, если основная цель пройдет мимо! Охрана дороги, конечно, была предупреждена и меры приняты, но очень уж эффективно умели действовать финны. В общем, куда не кинь, везде клин.
Решили ничего не менять, только уведомили командование полка, чтобы в случае нападения, выслали подмогу. К морячкам обращаться не стали. Раз немцы уверенны, что смогут подловить вертолет в воздухе, значит кто-то им должен сообщить о времени вылета. А это крот на Гражданке, не факт, что кто-то из флотских, но перестраховаться надо. Если Абвер поймет, что их планы раскрыты, операцию перенесут, придумают что-то новое, и большой вопрос,
И вот при таких обстоятельствах ему пытаются навязать кучу детей! Тащить ребятишек в гарантированный бой Сашка себе позволить не мог и упирался, как мог. А мичман с начальником эвакопункта все давили. Из-за непогоды эвакуация, как по земле, так и по воздуху приостановилась, и детский дом был переполнен. Кормить детей нечем. Моряки, конечно, поделились продуктами, но полностью на довольствие столько народа они взять не могли. Излишков просто не было. Все, что отдали детдому, было выкроено из пайков обслуги аэродрома. Летчики тоже хотели поучаствовать, но им запретили. Снижение летной нормы- это потеря боевой эффективности. Только парни все равно скинулись продуктами. Поучаствовали в этом и Сашка с девушками.
— Да есть у тебя сердце или нет?! У самого рожа сытая, а дети пусть умирают?! — зло плюнул ему в лицо Сашке начальник эвакопункта, а мичман молча отвел взгляд, пихнув говорившего в бок, чтоб тот не особо-то горячился. Морячок знал настоящее звание и ведомственную принадлежность Сашки. Парня захлестнула обида.
— Меня там немцы ждут! — ткнул он рукой в небо, — Я не уверен, что долечу! А вы мне в бой детей навязываете! Погибнут же! Я и их бы оставил, — еще один злой тычок пальцем в сторону Иды с Зиной, которые от таких слов одновременно обиженно вскинули головы, — только они не останутся! А дети могут остаться и выжить! Завтра улетят! Что, день не продержитесь?! Лицо у Сашки горело, его трясло и очень хотелось выматериться. Наверное, он так бы и сделал, только вот остановила его директор, робко дернувшая разгоряченного парня за рукав комбинезона.
— Извините, Вас как зовут? — женщина смотрела на Сашку печально и обреченно.
— Александр, — буркнул парень.
— Саша. Я могу же Вас так называть? Сашка кивнул. — А я Тамара Николаевна, директор пятьдесят второго детского дома, впрочем, вы, наверное, знаете, — женщина смущенно пожала плечами. — Саша, поймите, они и так в большинстве не доживут до завтра. Мы отправляем только самых тяжелых и маленьких. Вы же знаете, в городе голод. А тут еще эта метель! Нам сегодня привезли детей из госпиталя, — на глаза Тамары Николаевны набежали слезы. Обещали, что в Сосновку[i] прилетят транспортные самолеты, а их нет. Поймите, — женщина умоляюще взглянула Сашке в глаза, — у нас надежда только на вас.
Сашка беспомощно оглянулся на девушек и на, подошедшего узнать, почему случилась задержка Демидова. В ответ получил только сочувствующие взгляды.
— Алексей, что скажешь? Вам прикрывать, — парню не хотелось принимать такое решение одному, а тут хоть и младше по званию, зато старше по возрасту товарищ.
— А о чем речь? Я пропустил.
— Да этот, ваш, детей брать не хочет! Говорит, что сбить его могут! Перестраховщик! — опять влез в разговор гражданский. Если в начале разговора этот усталый, задерганный мужчина вызывал у Сашки сочувствие и понимание, то сейчас парень готов был его пристрелить.
— Не этот, а лейтенант государственной безопасности и Герой Советского Союза! — строго охладил пыл начальника эвакопункта Демидов. Мужчина сразу сжался и побледнел, но, тем не менее, упрямо глядя перед собой, гнул свою линию:
— Ну и что, что Герой и лейтенант госбезопасности! Все равно перестраховщик! Тут дети умирают, а он! — обреченно махнул он рукой и, наклонившись, зачерпнул полную пригоршню колючего снега и со злостью растер себе лицо.
— Правильно, не хочет! Мы не на Большую землю, а в бой летим! — повысил голос Демидов. Мичман в это время отошел в сторону, не желая попасть никому под горячую руку.
— Да, да. Конечно. В бой, — тихо, ни к кому не обращаясь, пробормотала Тамара Николаевна и, развернувшись, пошла в сторону бараков эвакопункта. Начальник эвакопункта, зло плюнув в снег, пошел следом за ней. А мичман, виновато разведя руками, посмотрел на командиров. Сашка с Демидовым переглянулись.
— Никак? — Алексей с надеждой смотрел на Сашку.
— Леш, у меня только кабина бронирована. А если мессера прорвутся до меня?! Они же их в фарш расстреляют! Вас всего два звена! А сколько худых будет, мы не знаем! А если собьют, даже думать не хочу!