Зима драконов
Шрифт:
Он пожал Волку руку, поцеловал Теа в щеку, пожелал им всего хорошего и вышел из дома в своих высоких сапогах и теплом меховом плаще.
В ту зиму Теа очень страдала от одиночества. Это было неожиданное чувство, ведь она любила сидеть за прялкой, предпочитая оставаться наедине со своими мыслями, и всегда чувствовала себя неуютно в компании хихикающих и постоянно сплетничающих женщин, и даже не представляла себе, как ей будет неуютно в горах. В Слите, оставаясь одна в комнате, она слышала знакомые звуки и голоса, шуршание колес за окном, смех детей и крики животных. Здесь же, окруженная со всех сторон снегом, когда Волк уходил ставить капканы
Она пряла. Без конца наводила в доме порядок, пела старые песни, иногда детские. Заплетала волосы, делая себе разные прически, придумывала, как получше заколоть их, чтобы получилось красиво. Иногда наливала в миску воду и оставляла ее на ночь, глядя, как отражается от поверхности лунный свет. Утром относила ее в какое-нибудь темное место, куда не проникали лучи солнца, и оставляла таять. Потом наклонялась над миской и произносила стишок, который знали все дети, стишок, помогавший найти пропажу:
Пробудись, откройся око, Покажи тех, кто далеко…Но хотя она изо всех сил представляла себе Волка, на поверхности чистой йоды никогда не появлялось образа ее любимого мужчины, как, впрочем, и волка.
Затем он возвращался, уставший, замерзший, с санками, нагруженными тушками кроликов, куниц, белых лис и бобров. Теа срезала с костей мясо, заворачивала и оставляла на высокой подставке за домом, чтобы оно замерзло. Волк чистил и растягивал шкурки. Они в основном молчали, по-новому привыкая друг к другу.
По ночам они разговаривали больше, прижимаясь друг к Другу обнаженными телами на сработанной Волком кровати, согреваясь под теплыми одеялами. Теа слушала названия мест и имена людей из той жизни своего мужа, о которой не знала. Ее совсем не беспокоило, что он старше и знает намного больше, жил и бывал в разных местах. Она любила его истории.
– Расскажи про Скайэго, – попросила она.
И Волк поведал ей об огромном сияющем городе, выстроенном на высоком холме, о танцующих на волне кораблях с белыми парусами, о яростных бурях, которые иногда обрушиваются на побережье, заставляя суда спасаться на берегу, а еще об огромных морских чудовищах, выбиравшихся на сушу после штормов, – они высовывали из воды свои чешуйчатые головы и выдыхали огонь и пар.
– Как драконы, – с сияющими глазами шептала Теа.
– Они родня, – говорил Волк.
– Теперь про Медведя.
Волк рассказал ей про Медведя, своего меняющего форму друга, с которым он иногда путешествовал и сражался с врагами.
– Никто не знает, где Медведь. Кого-нибудь охраняет или любит, охотится, а может быть, ищет, с кем сразиться… Если ты когда-нибудь увидишь на нашей дороге огромного мужчину с волосами медного цвета и со здоровенной дубинкой в руках, значит, к нам в гости пожаловал Медведь.
– Соколица?
И Волк рассказал ей про Соколицу, которая жила в Уджо.
– Она из племени Красных Соколов Иппы. Они меняющие форму, все сестры. Мы с ней служили вместе в военном отряде Лемининкая. Она была наставницей лучников Кални Леминина. Теперь же делает луки. У нее книг больше, чем мне когда-либо доводилось видеть. Ими заполнена целая стена в ее мастерской при лавке.
– Выходит,
– У нее много талантов. Она рассказывает самые разные истории.
– Как ты.
– Лучше, чем я. Соколица нас обязательно навестит когда-нибудь, и ты сама увидишь.
На этот раз они провели вместе почти целый месяц. Затем Волк загрузил в свои сани новую порцию приманок, поцеловал Теа, и она прижалась к нему. Он застонал и отодвинул ее от себя.
– Я люблю тебя, – сказала она после того, как дверь закрылась.
Далеко на севере, под толщей льда, тьма разговаривала сама с собой.
Она была слаба и зависела от человеческого разума и формы, которые пробудили ее и принесли в это место. Много веков назад она лишилась своей прежней, человеческой формы и природы и с тех пор больше не мечтала о свете, тепле, пище, удобствах; сверх того, тьма все это страстно ненавидела, потому что их присутствие напоминало ей о том, что она когда-то любила. Теперь же ненависть, боль, жестокость, страх и разрушение насыщали се. От них она получала истинное наслаждение. И желала с отчаянным, всепоглощающим неистовством.
Человек, в котором она обитала, хоть и был чародеем, не знал о ее присутствии. Люди отличались поразительной глупостью, когда речь шла о них самих. Этого чародея, очень молодого, переполняли зависть и гнев. Спрятавшись в глубинах его сознания, тьма питалась этими чувствами и незаметно подогревала их, как невидимые силы вскармливают огонь в чреве земли, и он горит, неразличимый для постороннего глаза.
Очень осторожно тьма давала ничего не ведающему чародею маленькую толику своего могущества, и он принимал его за свое собственное. Это было смертельно опасно, потому что взятая у тьмы сила разрушала человека. Если бы он попытался ее использовать, она неминуемо уничтожила бы его. Но именно разрушение было целью тьмы и одновременно ее наказанием. Тьма на протяжении многих веков пыталась вырваться из своей заколдованной темницы, чтобы обрести полное могущество, не ограниченное человеческими слабостями.
Впрочем, несмотря на жесткие рамки, тьма была способна на многое. Она обладала достаточной силой, чтобы призвать ледяных воинов и даже поднять из самого сердца земли свою древнюю крепость. Человек, в котором она жила, маленький чародей, чьей жизнью питалась, верил в то, что именно он создал жутких воинов и возродил замок. Пусть верит. Скоро он узнает правду. Он узнает ее слишком, поздно. Подольдом, окутывая сознание человека невидимыми путами, тьма размышляла о будущих предательствах и тихо, бесконечно, шепотом разговаривала сама с собой.
ГЛАВА 3
Впервые за двадцать лет в Слите не устроили пира, посвященного Новогодней Луне. Было слишком холодно.
В марте сильный снегопад завалил Слит и Чингару, а также все горные тропы. Но, в конце концов, началась оттепель. На реке Эстре растаял лед, осыпался снег с еловых ветвей, из своих теплых домов в Накаси и Иссхо вернулись птицы, и вскоре прозрачная пленка снега покрылась крошечными, похожими на диковинные письмена, следами. В конце марта, когда дорога между Слитом и высокогорным лугом снова стала проходимой, Волк и Теа отправились в деревню. Волк тащил большие сани, нагруженные предназначенными для продажи на рынке шкурами, а Теа – те, что поменьше, с четырьмя шерстяными одеялами. Три из них отправятся к Феррел, на продажу, а одно молодая хозяйка везла в подарок матери.