Зима на разломе
Шрифт:
Я никогда не считал полосатую гиену опасным животным, хотя знал, что они иногда воруют детей в деревнях. Но у хай-барской парочки была громкая боевая слава.
Едва я вошел, они принялись делать вид, что не обращают на меня внимания, греясь на солнце. Когда их только что привезли в зоопарк, Рони Малка, бывший тогда директором, решил, что они вправду добродушные, и зашел в вольер без палки.
Стоило ему повернуться к ним спиной, как гиена прыгнула ему на плечи, и Рони спасло только то, что проезжавший мимо Шломи направил джип на сетку. Сетка выдержала, но гиены
Шломи вызвал по рации военный вертолет, и Рони довезли в Эйлат прежде, чем он истек кровью.
Тони Ринг, став директором, запретил заходить к гиенам по одному, но про его приказ скоро забыли, и следующую жертву — канадского волонтера — гиены в самом прямом смысле разорвали на куски. Был страшный скандал, и бедных полосатиков едва не пристрелили. Третьим их трофеем чуть было не стал Беня. Он убирал вольер и на миг дал им повод подумать, что не смотрит краем глаза в их сторону. Что было дальше, он сам не помнил, но Ивтах рассказал, что Беня просто быстрыми шагами взошел на пятиметровую вертикальную сетку и спрыгнул с той стороны.
Гиены все с таким же безмятежным видом подставляли солнцу толстенькие животики, но меня им было не провести — я уже видел, с какой молниеносной быстротой они ловят обманувшихся их неподвижностью птиц, залетевших в вольеру. Впрочем, их челюсти, приспособленные к разгрызанию крупных костей, кого угодно навели бы на размышления. Держа лопату наперевес так, чтобы они ее все время видели, я быстро убрал вольер, кинул им мясо и вышел к радостно поздравившему меня Ивтаху.
Последние два вольера занимала старая самка леопарда с перебитым пулей хвостом.
За пять лет ее жизни в зоопарке ни один человек не рискнул зайти к ней — переманивали мясом в соседнюю клетку, чтобы почистить эту. В Эйн-Геди, откуда она была родом, ее помнят до сих пор, а ее детишки и сейчас не дают скучать тамошним жителям.
В других странах каракалы, полосатые гиены и леопарды сохранились только в самых глухих уголках. Но в Израиле благодаря прекрасной охране природы они довольно обычны и обитают даже на густонаселенном севере. К сожалению, и самое хорошее дело можно довести до абсурда, в чем мне вскоре пришлось убедиться.
Когда мы с Ивтахом вернулись к конторе, весь коллектив в молчании стоял над трупом молодого аддакса.
— Волки, — пояснил мне Давид. — Они подкапываются под ограду и забираются в заповедник, как на продуктовый склад. Они сюда и из Египта приходят отъесться, и из Иордании.
— Привяжем поисковую фару к винтовке… — начал было я.
— Ты что, с ума сошел? Положим тушу на место, а рядом поставим капкан.
— Да ну, лучше сразу, чтоб не мучился.
— Ты не понял. Капкан резиновый. Тони отвезет волка на север страны и там выпустит.
— Но это всего четыреста километров! Он через неделю будет опять здесь!
— Через три-четыре дня.
— И что тогда?
— Зарежет кого-нибудь, поставим возле туши капкан.
— И долго это будет продолжаться?
— Пока рекорд — пять раз. У нас в прошлом году половину газелей съели, кулана и почти всех аддаксят.
— Но если отстреливать по паре в год, остальные уже не сунутся!
— Что ты мне объясняешь? Мы с Беней уже все начальство обошли. Не доходит, хоть убей. Ну, не переживай. У нас праздник: ослица забеременела.
— Ух ты! Вот Беня обрадуется! Надо отметить.
Вечером мы с Шломи заделали дырку в заборе, положили на место труп аддакса и поставили рядом несколько капканов.
Когда наши охотники ставят капкан на волка, они окуривают его дымом, заметают свои следы, не притрагиваются к приманке, надевают чистую одежду без запаха…
Здесь мы просто положили капканы на песок. Ближний Восток густо населен людьми уже много тысяч лет, и звери научились относиться к человеку несколько презрительно, как бродячие собаки. Не случайно многие животные были одомашнены именно в этих краях.
Ранним-ранним утром, еще в темноте, мы вернулись. Табунки антилоп провожали нас россыпями глаз, ярко светящихся в свете фар. Зайцы и песчаные лисы разбегались с дороги. В капкане сидел здоровенный серо-желтый волк. Мы набросили на него старое одеяло, скрутили, отвезли в контору, поставили метку на ухо, и Тони укатил на север с волком на заднем сидении.
Наутро прибыл Этьен, французкий фотоохотник. Он оказался белобрысым парнишкой лет двадцати, с огромным чемоданом фототехники в багажнике взятой напрокат машины. Он поселился в моем балке и проводил дни в саванне, наблюдая за ориксами. У них начался гон, а Этьену его фотоагентство заказало снимки дерущихся самцов. Парень, надо сказать, обладал редким терпением. Ровно три дня провел он в раскаленной солнцем машине среди сонно пасущихся антилоп, без малейшего успеха. Вечером он возвращался в совершенно обалдевшем состоянии, но и не думал отступать.
— Рано еще, — сказал я. — Поснимай пока прочую фауну.
Еще два дня он снимал разных обитателей Хай-Бара, а также жанровые сценки:
крутой биолог Владимир Л. Динец наблюдает за вверенными ему зверями; известные ветеринары Владимир и Тони достают консервную банку из желудка проглотившего ее страуса; отважный натуралист Вови ловит убежавшую эфу. Вскоре сюжеты кончились, а ориксы только-только принялись стучать рогами, лениво пробуя силы.
— Поехали пока на Мертвое Море, — предложил я, — а там и настоящий гон начнется.
— Отличная идея, — воскликнул Этьен, вытряхивая из домашней тапочки моего соседа — колючую мышку-акомиса. А что у нас сегодня на ужин?
Мы открыли холодильник и с ужасом уставились на пустые полки. Вдруг меня осенило:
— Омлет!
— Omlette? Ты не говорил, что знаешь французский…
— Я и не знаю, но это будет суперомлет! Пойдем искать страусиные яйца!
Мы с полчаса колесили по саванне, но яиц, как нарочно, не попадалось. То, что кладка у них обычно в мае, совершенно улетучилось у меня из памяти. Вдруг прямо у дороги мы увидели десяток яиц размером с дыньку-«колхозницу». Папаши, который обязан охранять кладку, нигде не было видно.