Зима в горах
Шрифт:
— Нет, Дженни, ничего этим не кончится. Обещаю тебе.
— Даже если Джеральд все еще будет здесь? — спросила она.
— Его здесь не будет. Его влекут к себе деньги и власть. Северный Уэльс его не удержит.
— Это верно. А мы, когда захотим осесть, вернемся сюда, верно?
— И это будет восхитительно. — Он поцеловал ее.
На следующий день поезд доставил Роджера в Лондон, а такси — до его квартиры. Комнаты предстали перед ним холодными, необжитыми, бездушными, но он понял, что устроиться тут можно. Впервые, осматривая все глазами семейного человека, он увидел недостатки этого жилья, но также и заложенные в нем возможности. Разместиться в этой квартире можно будет без особого
После гор Лондон поразил его какой-то своей невсамделишностью. Некрасивые улицы, бесцветные толпы людей, спешащих куда-то, словно спугнутые призраки, безвкусная еда, всепоглощающий, торжествующий эрзац и подделка… Город был похож на собственное отражение в мутном стекле. И не раз, вдруг замерев среди торопливого потока улицы, Роджер вспоминал горы, величавое, сверкающее в лучах солнца море, дым, вьющийся над трубой дома Гэрета под отвесной стеной отвала. Там звучал язык людей, здесь — бормотание сумасшедших.
И тем не менее ему предстояло войти в сделку с этим городом-призраком и отслужить ему свой положенный срок, прежде чем освободиться от его пут. Он поехал в университет и подтвердил, что возвратится к началу весеннего семестра и приступит к исполнению своих обязанностей; про себя же решил, что начнет тотчас подыскивать себе другую работу. В Упсале? А почему бы и нет? Хотя блондинки теперь для него излишняя роскошь, подумал он, и его обдало теплом спокойной уверенности в себе.
На третий день Роджер решил, что все его дела завершены, и поехал на вокзал, чтобы вернуться в Уэльс. Уютно умостившись на сиденье, он открыл книгу. Диванчик был достаточно мягким, ногам достаточно просторно, и Роджер предвкушал несколько блаженных часов, когда он сможет предаться законному безделью и дать отдых своим костям. Но не успел он раскрыть книгу, как почувствовал на себе чей-то взгляд. Он оторвался от книги. Поезд только что отошел от платформы, и по коридору, как всегда, двигалась вереница запоздавших пассажиров, которые заглядывали в каждое купе в поисках свободного места. Но один из пассажиров застрял в дверях не только потому, что искал место: на пороге купе стоял и в упор смотрел на Роджера Дональд Фишер.
Беззвучно застонав, Роджер снова опустил глаза и упрямо продолжал читать. В сущности, это Фишер должен был бы избегать встречи с ним. Он принадлежал к враждебному лагерю — он был из клики Туайфорда, а следовательно, и Дика Шарпа. У него не могло быть никаких точек соприкосновения с Роджером. И в то же время Роджер был не настолько наивен, чтобы не понимать: Дональд Фишер нипочем не упустит возможности перекинуться с ним словечком, завязать разговор в надежде выудить хоть какую-нибудь, хоть самую пустяковую информацию, которая может ему пригодиться. Этот человек жил и питался контактами. Не обладая никакими талантами, он компенсировал отсутствие их тем, что «знал всех». Он обладал даром появляться в нужное время в нужном месте, даже если его там не ждали и не желали видеть.
Роджер сосредоточенно-яростно продолжал читать, и, постояв немного, Дональд Фишер ушел. По счастью, в купе не оказалось ни одного свободного места. Роджер был спасен и находился в безопасности, однако жажда заставила его часа через два покинуть свое убежище и направиться в вагон-ресторан. Посетителей в ресторане было немного; Роджер взял кружку пива и уселся за свободный столик. Украдкой поглядев по сторонам, он нигде не обнаружил Фишера, но, по-видимому, тот прятался в одном из вагонов за раскрытой газетой, когда Роджер проходил мимо, потому что минуты через две уже оказался возле стойки, откуда, с кружкой в руке, направился прямо к Роджеру, улыбаясь с фальшивым bonhomie [57] . Роджер огляделся по
57
Добродушием (франц.).
Фишер мгновенно начал источать наигранную слащавую приветливость. Он явно хотел с места в карьер отмести всякую скрытую враждебность по отношению к нему, как к сикофанту человека, чья жена сбежала от него к Роджеру.
— Значит, обратно — в край первобытных сырых лесов, — сказал он, с отвращением поглядывая на бегущий за окнами сельский пейзаж. — Мне, слава тебе господи, удалось на три дня вырваться в город, так что на некоторое время мой рассудок спасен. Вчера вечером особенно хорошо повеселились. Американский атташе давал прием в честь Дитгофа Бэквокса (или что-то в этом роде). Вы, конечно, слышали про «Пейлфейс ревью»? Так вот, Бэквокс не только возглавляет этот журнал, но, кроме того, занимает крупный пост в издательстве Брэндингайронского университета. Вы, вероятно, знаете, что «Пейлфейс» — одно из субсидируемых Брэндингайронским университетом изданий?
— Нет, представьте, не знаю.
— Да ну! Словом, это так. Поразительно, какими они располагают средствами! Говорят, что Бэквокс получает баснословное жалованье! А ведь он у них там лет пять-шесть не больше, можете себе представить! До этого он работал в Мюнхене, ведал литературным отделом в журнале «Кунст».
Алчные искорки вспыхивали в глазах Дональда Фишера. Его блестящий голый череп — низменное подобие величественного куполообразного черепа Гито — нервически вертелся из стороны в сторону.
— Там были все, — сказал он. — В общем-то ни для кого не секрет, что Бэквоксу нужен был парад-алле. Мне кажется, он подыскивает себе людей.
Роджер начинал понимать. Фишер снова лизал кому-то зад. Ему хотелось добиться того, чего добился этот Бэквокс, — пробраться туда, где деньги и синекуры, и укрепить свое положение среди «лучших людей», подразумевая под этим не обедневшую аристократию, а богатых предпринимателей.
— Такая работа устраивает меня во всех отношениях, — продолжал Фишер. — Помогать изданию «Пейл-фейс» с расчетом пристроиться в Брэндингайронском издательстве. Выпускать книги куда интереснее, чем преподавать, а если к тому же издательство академическое, где вы гарантированы от потерь, так это же просто самое беспечальное житье.
— Значит, вы отправились на этот прием и попросились к нему на работу? — сказал Роджер.
Дональд Фишер усмехнулся.
— Ну, не так уж прямо в лоб. Я не спешу. Там было два-три человека, не буду называть имен, которые, как мне кажется, слишком наседали на Бэквокса, и это вызвало противоположную реакцию. Но я все же дал ему почувствовать мою заинтересованность.
«Зачем это мерзкое насекомое рассказывает мне про свои дела?» — с удивлением думал Роджер.
Наступила пауза. А затем Фишер сказал:
— Мне кажется, вы довольно хорошо знаете этого малого — Мэдога.
— Да, я его знаю.
Фишер с заговорщическим видом наклонился вперед и зашептал так тихо, что его слова были едва различимы в шуме поезда:
— Эта его затея — действительно стоящее дело?
— Вы имеете в виду съезд кельтских поэтов?
— Да, — сказал Фишер. Он язвительно улыбнулся. — Сдается мне, что просто кучка ловких националистов пытается нагреть себе руки.
— Мне это представляется в несколько ином свете.