Зимнее серебро
Шрифт:
— Семейство благополучно, и Ирина в добром здравии, государь, лучшего я как отец и желать не вправе, — ответил отец. — Не стану лукавить: красавицу разглядело бы в ней не всякое око. Однако, государь, признаюсь, есть в ней нечто, чего нет у других девиц. Вы сами увидите ее вскоре и скажете, так ли это. Я был бы счастлив услышать ваш совет: ведь Ирина в тех летах, когда принято думать о замужестве, и надобно бы подыскать ей достойного супруга — достойного в тех пределах, что мне по силам, разумеется.
Это было очень прямое заявление, почти грубое — ведь в придворных беседах
Гости ушли с мороза в дом, где их должна была встречать мачеха. Я так и стояла за занавеской, не двигаясь с места, пока вся царская свита не разбрелась в разные стороны, пока все придворные, стрельцы и слуги не растеклись по укромным закуткам и закоулкам нашего дома и конюшен. Смотреть больше было не на что, и прислуга, сгрудившаяся возле другого окна, расселась по местам и вернулась к своему бойкому шитью, а судомойки принялись опустошать две большие лохани, все еще стоящие возле камина: в одной меня купали, в другой мыли мои волосы.
— Вы позволите, ваша милость? — боязливо попросила одна девушка. Я загораживала ей окно с удобным карнизом: в такое можно выливать воду, не опасаясь забрызгать окна на нижних этажах. Я отошла, уступая служанке место. Волосы у меня еще не совсем высохли; они ниспадали на плечи и вольно раскидывались по спине. В воздухе витал слабый аромат мирта: Магрета сунула несколько веточек в воду.
— Говорят, от сглаза и ворожбы помогает, — деловито пояснила она. — Да и вообще дух у него приятный.
Огонь в камине так и полыхал — туда нарочно подбрасывали дров, чтобы наконец изгнать из меня зябкость, и все женщины в моей комнате взмокли за своим шитьем и раскраснелись от жара. А я держалась в стороне от их шумной суматохи. Все эти служанки были мне едва знакомы: я помнила их имена и лица, но о них самих ничего не знала. Слугами занималась мачеха. Она нанимала женщин для работы в доме; она все о них знала, разговаривала с ними, и они трудились на совесть ради нее. Распоряжаться домом вместе с ней Галина мне никогда не предлагала. Впрочем, может, у нее еще родится собственная дочь.
Однако Галина всегда была добра ко мне. Мачеха отрядила лучших своих горничных, чтобы помогали мне с шитьем — а ведь она и сама не прочь бы ради царского визита обзавестись новыми платьями. Но, разумеется, Галина понимала, насколько важно сейчас устроить мою судьбу — если получится ее устроить. Горничные, оторвавшись от подглядывания за царем, трудились над шитьем и косились на меня с сомнением. Хотела бы я сама так на себя коситься, но у меня-то сомнений не было и в помине. Просто горничные не видели меня в ожерелье и в короне. Одна лишь Магрета видела — и она всплескивала руками,
Женщины шили белье. Мои платья, уже готовые, ждали меня — три серые тени, подобные зимнему небу. Отец приказал сшить их из тонкого шелка и украсить только нежным касанием белой вышивки. Вчера я как раз примеряла в последний раз одно из платьев, когда пришла жена ювелира и принесла корону. Она отдала ее Магрете, а та увенчала ею мою голову, и в зеркале я обернулась королевой темного ледяного леса. Я тронула стекло и ощутила, как мороз покусывает острыми зубами кончики моих пальцев. Вот бы убежать туда, в белый лес Зазеркалья, подумала я. Интересно, можно ли это? Но холод, кусавший мои пальцы, точно предупреждал: в царстве стужи для смертных нет жизни.
Я отвернулась от зеркала, напуганная и тоскующая. Жена ювелира смотрела на меня во все глаза — словно догадывалась, что я видела в зеркале. Она, должно быть, моих лет или чуть старше, худая, лицо у нее жесткое. Мне так хотелось расспросить ее подробно: как создавалась эта корона и откуда взялось это серебро? Хотя откуда ей знать — ведь она лишь прислуживает ювелиру в его работе. Потом явился отец, и расспросить ее не получилось. Отец заплатил ювелирше сполна, не торгуясь — в конце концов, царский престол того стоит. Он и половины не потратил из того сундука, что привезла с собою мачеха.
Галина поднялась ко мне чуть позже, разместив всех придворных. Ее тщательно хранимая невозмутимость расплескалась и пошла рябью, как гладь пруда, по которой мечется рыбешка.
— Такой кавардак! — вздохнула она. — Петра целый час не могла уложить. Как твои волосы, высохли? До чего длинные! Всегда забываю, какие они длинные, когда они в прическе.
Ей явно хотелось коснуться меня, погладить по голове, но вместо этого она лишь улыбнулась. Мачехина ласка меня бы раздосадовала — и в то же время мне ее как будто хотелось. Но по-настоящему мне хотелось чего-то такого десять лет назад, когда я была мала, всем докучала и только что лишилась матери. Но для Галины я была ребенком другой женщины — женщины, которую ее супруг любил больше, чем ее. И потому мачеха не нашла в себе сил тогда подарить мне ласку, хоть я в том и нуждалась.
Однако как бы мы ни относились друг к другу — с любовью или без, — мачеха ничем не могла мне помочь. Расскажи я отцу, что царь злой колдун, — отец, скорее всего, выслушал бы меня и даже поверил бы. Ведь все вокруг знали, что мать царя была ведьмой. Но отца это не остановит, вот в чем дело. Отец велит мне поспешить и выносить ребенка, пока царь не успел с головой уйти в свое чернокнижие, и тогда я буду матерью нового царя. А у отца появится внук — еще одно орудие в его руках. При удачном стечении обстоятельств Мирнатиус мог бы умереть, пока его сын еще мал, и тогда юному царю понадобится регент. Мне это замужество неприятно и нежеланно — ну что ж, отцу неприятна и нежеланна война, но он как-то это терпит, и мне надо терпеть. Благодаря ему наш род вознесся высоко, и мой долг — вознести его еще выше. Отец себя пустил в дело — и меня пустит в дело без долгих раздумий.