Зимнее серебро
Шрифт:
— Матушка, прости меня, — сказала я белому дереву.
Деньги ведь и впрямь накликали на нас лихо. Надо было нам слушаться матушку. В белых листьях зашелестел ветер, словно дерево вздохнуло. А потом дерево медленно склонило к нам три ветви и коснулось наших плеч. Меня будто кто-то по голове погладил. На той ветви, что протянулась к Стефану, висел один-единственный белый плод — спелый орех. Стефан покосился на нас.
— Бери, — сказала я ему.
Потому что так было по-честному. Матушка спасла однажды меня и однажды Сергея, а ведь это из-за нас пришла беда. Стефан-то тут ни при чем.
Стефан сорвал орех и засунул его в карман.
— Куда мы пойдем? — спросил Сергей.
Я подумала
— Сперва в Вышню. Найдем дедушку Мирьем. Может, у него будет для нас работа.
Я знала, что дедушку Мирьем зовут Мошель. Если по правде, я сомневалась, что мы сумеем добраться до Вышни и не заблудиться, да еще отыщем там панова Мошеля. Но надо же нам хоть куда-то идти. Я вспомнила, что Мирьем говорила насчет шерсти: вот бы, дескать, ее отправить на юг, как река вскроется. Ведь и мы тоже можем пойти на юг по реке мимо Вышни. Так далеко за нами никто гнаться не станет. В тех краях до нас никому нет дела.
Я все это выложила Сергею, и он кивнул. Мы пошли в сарай и отвязали четырех наших тощих коз. Стефан вместе с козами медленно зашагал по дороге. Каждые несколько шагов он оглядывался на нас, пока не скрылся из виду. А мы с Сергеем разделили наши серебряные монеты поровну, и каждый спрятал свою долю в самое надежное место. В дом нам возвращаться очень уж не хотелось, ведь отец там лежал мертвый, но мы все-таки себя пересилили. Я прихватила отцовский жупан, что висел возле двери, и пустой горшок, чтобы в дороге нам готовить себе еду. И мы отправились в лес.
Мы с Мирнатиусом обвенчались на третий день его визита к нам. Я надела кольцо, и ожерелье, и корону. Отец объявил все эти драгоценности моим приданым, сказав, что они принадлежали моей матери. «Да, пусть будет так», — небрежно обронил царь. Его не заботило мое приданое. Думаю, он взял бы меня и бесприданницей, однако отец был обескуражен легкостью своей победы. Ему было не по себе, и он стремился увериться, что добился желаемого благодаря собственным козням. Пока я шествовала к алтарю, весь двор таращился на меня с завистью и тоской, как если бы мои шею и лоб украшали все звезды Вселенной. Однако для моего жениха волшебное серебро было не ценнее меди. Он так настаивал на скорой женитьбе, а сам произнес обеты скучающим тоном и выронил мою руку, словно то была раскаленная головня. Судя по всему, женился он из чистого азарта, всем назло, просто чтобы заполучить невесту, которая не мечтала стать царицей. А ведь все красавицы его царства сохли по нему и охотно отрубили бы себе пальцы на ногах, лишь бы им впору пришлась хрустальная туфелька.
Сразу после венчания мы уехали. Мой недокрашенный сундук с приданым кое-как запихнули на задок серебристо-белых саней. Роспись на них едва просохла: один из отцовских воевод наспех переделал свои сани и вручил мне как свадебный подарок. Меня тоже усадили в сани. Со мной никто не поехал. Мирнатиус сказал отцу, что ему во дворце и так старух хватает, поэтому Магрета осталась на крыльце горевать и лить слезы, спрятавшись за спиной у остальных женщин.
Мирнатиус расцеловался с отцом, как положено близким родственникам, и уселся рядом. Я про себя радовалась, что мы с ним хотя бы не притиснуты друг к другу в закрытых санях, где и так мало места. Впрочем, для царя Литваса любые сани тесны. В наших санях было невыразимо жарко: всюду громоздились тяжелые меха, под ногами у нас и под сиденьями лежали горячие камни. Мирнатиус изящным движением откинулся назад и удобно развалился на сиденье. Он протянул мне кошелек.
— Вот, швыряй монеты по пути, любовь моя, — промурлыкал он. — Пусть народ порадуется с нами. И постарайся выглядеть счастливой, какой тебе и надлежит быть. Улыбайся, — со значением прибавил он. И снова
Сани скользили по замерзшей реке. Четыре раза мы меняли лошадей и еще засветло прибыли к герцогу Азуоласу, у которого решили заночевать. Герцог был богатым землевладельцем с обширными полями, однако дворец его располагался в маленьком городишке, обнесенном стеною для защиты скорее от воинства Зимояров, чем от обычных захватчиков. Это было укромное местечко, слишком тесное, чтобы вместить царскую свиту. Поэтому Мирнатиус повелел всем своим спутникам искать приюта у мелких воевод и рыцарей в окрестностях, а назавтра снова присоединиться к нему. Стоя на ступенях герцогского дворца, я провожала взглядом разъезжавшихся придворных — тех самых, что были на моем венчании, — и холодок полз у меня по спине. Тут хватило бы места хотя бы нескольким из них. Многие рыцари негодовали и обижались оттого, что их вот так бесцеремонно выдворяют. Слуги вытащили мой сундук из саней и понесли в дом. Я взглянула на Мирнатиуса. Солнце еще не успело сесть, а глаза его уже полыхали жадным рубиновым огнем.
Я спустилась к ужину, надев все свое серебро, даже корону снимать не стала. Серебро искрилось в отблеске свечей, и все мужчины за столом смотрели на меня раскрыв рот, как малые дети. В их глазах была растерянность и зависть — они завидовали царю, сами не понимая почему. Я говорила с этими завороженными серебром людьми — я постаралась побеседовать с каждым. Но я едва успела притронуться к последней смене блюд, как Мирнатиус извинился за меня и препоручил меня горничным, отправив со мной пару стражников.
— Сторожите хорошенько покои молодой царицы, а то как бы не убежала, — шутливо наказал он своим людям, и гости за столом засмеялись.
Когда я поднялась из-за стола, царь вдруг повернулся, грубым движением поймал мою руку и порывисто поцеловал. Губы у него так и обжигали.
— Я скоро приду к тебе, — прошептал он повелительно и жарко и отпустил меня.
От этого поцелуя у меня кровь прихлынула к щекам. Дожидавшиеся меня горничные стыдливо захихикали. Они-то решили, что я вся зарделась от пылкой страсти к красавцу мужу. Я была им только признательна за такую ошибку. Едва за мной закрылась дверь моей спальни, я отослала горничных, не позволив им раздеть меня.
— Мой господин сам мне поможет, — произнесла я, скромно потупившись, чтобы они не заметили в моих глазах страха вместо предвкушения.
Девушки понимающе заулыбались и без возражений выскользнули за дверь. А я осталась одна в своем тяжелом наряде.
Два дня назад я сказала Галине: «До Корони путь долгий и холодный, а мои старые меха нынче тесны мне». Я рассудила так: придворные и воеводы с рыцарями, что служат моему отцу, узнав о помолвке, поднимут безумную возню — все кинутся искать мне свадебные подарки. И наверняка многие решат испросить совета у моей мачехи. В итоге я обзавелась очень красивым роскошным одеянием из горностая, которое вполне пристало и царице. Сейчас меха лежали мягкой белой грудой в углу спальни, где я их сбросила, но едва горничные вышли, я снова облачилась в своего горностая: надела тяжелую шубу, взяла муфту. На голове у меня уже была корона, но шайку я не решилась оставить в спальне: слишком уж она заметна без остальных мехов. Поэтому я затолкала шапку в муфту.