Зимнее серебро
Шрифт:
Их король стоял на пороге, одетый в этот раз как приличествует для церемонии. Голову венчала корона: обруч из золота охватывал его лоб, на каждом из колючих, подобных остролисту серебряных зубцов сверкал драгоценный камень. Платье его было все из белой кожи. Плечи покрывал плащ, подбитый белым мехом; по краю, точно звонкая бахрома, рассыпался ясный хрусталь. Зимояр глядел на меня с высоты своего роста, и вид у него был сердитый, а уголки рта опустились в недовольной гримасе. Похоже, невеста ему не пришлась по сердцу. Да и с чего бы ему мною восхищаться? На мне было самое нарядное платье, которое я надевала в шаббат, с красной вышивкой вокруг манжет и на подоле, шерстяная жилетка и передник с оранжевым
— На что я тебе сдалась? — выпалила я. — Что все скажут?
Он еще больше скривился и полоснул меня ледяным взглядом.
— Что мною обещано, то я исполню, — прошипел он. — Хоть бы весь мир для того пришлось погубить. Принесла ли ты мое золото?
В этот раз он говорил не так злорадно — видимо, больше не надеялся, что я не справлюсь с заданием. Я нагнулась и откинула крышку ларца, стоящего среди шуб и накидок. В одиночку мне было его даже с места не сдвинуть.
— Вот твое золото! — крикнула я. — Забирай и оставь меня в покое! Ни к чему тебе брать меня в жены: я тебе не по нраву, и ты мне тоже! Обещал бы мне лучше взамен какую-нибудь безделицу.
— Так судят лишь смертные. Вы платите подделкой за подлинное и жалким за великое. — Казалось, он весь источает презрение. Меня прямо зло разобрало. Впрочем, оно и к лучшему — так я его хотя бы не боюсь.
— Я-то плачу по-честному, — отчеканила я. — А вот ты не очень. Хорошенькая плата — отнять у меня дом и близких.
— Плата? — переспросил Зимояр. — Я бы и вовсе не платил тебе — с какой стати мне это делать? Но ты сама потребовала справедливого воздаяния, если докажешь, что владеешь высоким волшебным даром. Неужто, по-твоему, мне надлежало притвориться ничтожеством, что не в силах принять твой вызов? Сколь низко я пал бы! Однако этому не бывать. Я властелин хрустальной горы, а не какая-то безвестная тварь. Я плачу свои долги. Ты трижды доказала, что владеешь даром — не столь уж важно, как именно тебе это удалось. — Тут голос его зазвучал неожиданно печально: — И я не нарушу своего слова, чего бы мне это ни стоило.
Зимояр протянул мне руку, и я в отчаянии выкрикнула:
— Я даже имени твоего не знаю!
Он воззрился на меня так негодующе, будто я попросила принести мне его отрубленную голову:
— Моего имени?! Тебе нужно мое имя?! Ты получишь мою руку и мою корону, так удовольствуйся же и этим! Как смеешь ты требовать от меня большего?!
Зимояр ухватил меня за запястье: его перчатка обожгла мне руку холодом. Он выдернул меня наружу, и внезапно холод куда-то пропал, растаял, как лучи рассвета тают в полноводной реке, — а ведь я стояла посреди белого леса на снегу, и на ногах у меня были лишь домашние туфли, и даже шаль на плечи я не накинула. Я попыталась освободиться. Держал он нечеловечески крепко, но, когда я стала вырываться, он отпустил меня, и я шлепнулась в снег. Вскочила на ноги и вознамерилась бежать.
Только бежать было некуда. Позади и впереди меня тянулась среди белых деревьев дорога, а дедушкин дом как ветром сдуло, и городскую стену тоже. Остался только ларец цветом белее кости — он так и стоял распахнутый передо мной. В холодном отсвете леса золото сверкало подобно солнцу, словно в каждой монете притаился солнечный лучик, который пропадет, если его коснуться.
Двое слуг прошли мимо меня к ларцу и аккуратно закрыли крышку. Лица у них при этом были почти благоговейные. В глазах их читалась та же тоска, что и у
И что мне оставалось делать? Я, неуклюже спотыкаясь, побрела по глубокому снегу, вскарабкалась в сани и уселась рядом с Зимояром. Он сидел, прямой как палка, ровно посередине и не сместился ни на вершок. Единственное, что успокаивало, — он хотя бы не пытался ко мне придвинуться.
— Поезжай! — резко бросил король возничему, и бубенцы на упряжи встрепенулись, и сани заскользили вдоль широкой белой дороги. В ногах у меня лежало меховое покрывало, и я натянула его на колени, пряча стиснутые руки. Но холода я совсем не чувствовала.
Снизу доносилась музыка. Я сидела в отцовском кабинете и ждала, пока меня позовут. Отец решил, что пир начнется без меня, а я появлюсь чуть погодя. И выход мне предстоит не торжественный, а скромный — я незаметно спущусь к гостям и смиренно усядусь рядом с мачехой. Магрета весь день хлопотала подле меня с иголкой и оживленно тараторила о белье, которое еще надо дошить для моего приданого. Но стоило мне шевельнуть рукой, как взгляд Магреты замирал на серебряном кольце, и тогда она замолкала. Явилась Галина сказать, чтобы я спускалась в кабинет, и даже она смерила меня растерянным взглядом.
Шить я и не пыталась. На коленях у меня лежала книга с отцовской полки — воистину нечастая радость. Я вперила невидящий взгляд в картинку с султаном, сказочником и облачным созданием, словно пар вырывающимся из медной лампы, которую терли в руках. Но я никак не могла осилить предложение. За окном снова падал снег. Он начался после обеда и повалил густо, плотно, будто выманивая меня из дому, подстрекая к побегу, который заведомо обречен на неудачу.
Внизу раздался взрыв хохота, почти заглушивший щелчок дверной ручки. Но я расслышала, что ручку повернули. Я проворно закрыла книгу у себя на коленях и сунула под нее руку с кольцом. Отец еще не должен был послать за мной. Я отчего-то не удивилась, увидев перед собой Мирнатиуса. Он потихоньку улизнул с пира и теперь стоял в дверях один, без слуг и придворных. Магрета рядом со мной замерла от испуга и вцепилась мертвой хваткой в шитье. Вуаль не закрывала мое лицо, и мы тут были одни. Разумеется, Магрете полагалось выгнать непрошеного гостя вон. Но она, конечно же, не могла этого сделать — ведь непрошеный гость был царем. А даже если бы и не был — Магрета прекрасно знала, кем еще он был.
— Как мило, — произнес Мирнатиус, входя в кабинет. — Моя беличья заступница самую малость подросла. Но красавицей ее не назвать, — добавил он с улыбкой.
— Не назвать, государь, — отозвалась я, не в силах опустить взгляд. Его-то можно было назвать красавцем — красавцем он и был: мягкие обольстительные губы, обрамленные аккуратной бородкой, и нездешние глаза, блестевшие, как драгоценные камни. Но я смотрела на него так пристально вовсе не из-за красоты. Я просто слишком опасалась его. Как мышь, что не сводит глаз с крадущейся кошки.
— Значит, не назвать? — переспросил он, делая еще шаг ко мне.
Я поднялась с кресла, чтобы не смотреть на него снизу вверх. Магрета, вся дрожа, встала рядом, и, когда царь потянулся ко мне, она вдруг отчаянно выпалила:
— Не изволит ли государь бренди?
На буфете стояли кувшин и хрустальный бокал.
— Пожалуй, — согласился Мирнатиус. — Только не этого. Того бренди, что подают внизу. Ступай принеси его.
Магрета застыла как вкопанная, только глазами стреляла по сторонам.