Зимнее серебро
Шрифт:
Спальня размерами не уступала бальному залу в доме моего отца и являла собой нелепое зрелище — со всей этой позолотой и бессмысленной роскошью. Я так и пожирала широко раскрытыми глазами это буйное великолепие: громадную, с дюжину локтей высотой, фреску с изображением Евы, которую искушает змей — вот уж нечестно на это намекать, в моих-то обстоятельствах! — и кровать в просторном алькове. Такая кровать сама по себе сошла бы за спальню: золотые опоры, изукрашенные завитками и листьями, богатые завесы из дамаста — на темном шелке проступали нити более светлого оттенка. Окна вместо рам были забраны дверными коробками, и каждое распахивалось на балкон изящной ковки. Деревья в саду
В спальне было четыре камина, почерневших от дыма; каждый полыхал во всю мощь даже сейчас, когда майский день еще только клонился к вечеру. Слуги и при мне продолжали подбрасывать в огонь дрова. Эти палаты подошли бы для герцога Сальвии или Лонжина — какого-нибудь края, куда зима заглядывает лишь мимоходом. Но здесь, в Литвасе, только безумец мог решиться выстроить подобные покои, и, глядя по сторонам, я все больше убеждалась, что безумец их и строил. Кое-где на стенах остались еле заметные трещины: Мирнатиус явно приказал сломать пол в верхних комнатах и стены в соседних, чтобы создать это причудливое помещение.
Но при всей своей нелепости спальня была красива: да, вычурная, неудобная, несуразная — однако ее создатель умудрился не перейти грань между пышностью и безвкусицей. Эта комната точно сошла со страниц сказки, и рисовала ее талантливая рука. Все здесь было слаженно, пригнанно, уместно. И поэтому — пусть с порядочной натяжкой — покои смотрелись впечатляюще. Примерно как семь острых ножей, которые подбросил в воздух ловкий жонглер: стоит упасть одному — и все пропало. Наверное, всякий, кому довелось пожить в таких покоях, волей-неволей поддавался их диковинному очарованию. Даже стражники вертели головами во все стороны, позабыв, что должны выглядеть свирепо и неприступно.
Они ни слова не сказали, когда я взяла свой ларец и увела Магрету за купальную ширму. За ней горел еще один камин, согревая воздух вокруг поистине грандиозной ванны — тоже позолоченной и такой большой, что я могла там вытянуться во весь рост. Но что более важно: за ванной обнаружилось не менее грандиозное зеркало. Мирнатиус поставил его сюда, словно желая при выходе из ванны любоваться своей безупречной красотой.
Я окликнула стражников из-за ширмы и попросила их послать вниз за чаем, а тем временем Магрета, повинуясь моим быстрым жестам, помогала мне надеть ожерелье и корону. Нянька смотрела недоуменно, но послушно исполняла все, что я велела. Еще больше она удивилась, когда я набросила ей на плечи свою шубу и опустилась на колени, подбирая меховую полу, раскинувшуюся возле огня. Я укутала нас с Магретой с головы до пят и вручила ей края шубы. Нянька сжала их в кулаках, но уже приоткрыла рот, сгорая от желания засыпать меня вопросами. Я прижала палец к губам и подтолкнула ее к зеркалу.
По ту сторону темнел лес под тяжелым снежным покровом. Неизвестно, получится ли у меня, смогу ли я провести Магрету с собой, но уповать мне больше не на что. Только я взяла няньку за руку, как в коридоре послышался шум приближающихся шагов, дверь с грохотом распахнулась, и демон голосом Мирнатиуса прошипел:
— Где же Ирина, где моя радость?!
Магрета тихонько вдохнула: я держала ее за руку, а она побледнела и, не сводя взгляда с зеркала, пыталась освободиться. Я схватила ее покрепче.
— Не отпускай меня, — шепотом приказала я, и нянька, бросив испуганный взгляд через плечо, быстро кивнула. Я обернулась к зеркалу и шагнула в него, увлекая Магрету на берег замерзшей реки.
Глава 13
Утром панов Мандельштам пришел, стряхнул снег
— Их не нашли. Снег пошел раньше.
Хорошо, что пошел этот снег. Может, конечно, и не очень-то хорошо: вдруг Ванда с Сергеем замерзли где-то до смерти. Но потом я решил, что снег — это все-таки лучше. Мне случалось работать на холоде в снегу, и меня тогда все время клонило в сон, а папаня давал мне подзатыльник и кричал: что, мол, окочуриться хочешь? Я окочуриться не хотел и потому просыпался. Но, выходит, замерзнуть до смерти — это просто как уснуть, совсем не больно и не страшно. Интересно, папане страшно было помирать? Страшно, наверное, а то не орал бы во всю глотку.
На завтрак панова Мандельштам дала мне две тарелки каши с молоком и положила туда несколько сухих черничин, да еще и коричневым сахаром сверху присыпала. Получилось очень сладко и вкусно, и я это все съел. Потом я пошел к козам, потому что Ванда же мне велела за ними ходить.
— Им тоже на завтрак надо чего-нибудь горячего — уж очень нынче холодно, — сказала Панова Мандельштам, и мы с ней вместе сварили большой горшок пойла из отрубей. Своим козам я от души подсунул добавки. Они такими тощими казались рядом с Мандельштамовыми козами, да к тому же те их то и дело бодали и кусали. Правда, теперь Мандельштамовы козы лишь радовались новым соседям: их-то уже постригли, а мои козы пока что стояли косматые, только очень уж грязные и все в репьях. Так что козы слопали свое пойло и все вместе сгрудились в сарае.
На дворе навалило полно снега. Я немного его пораскидывал в кучи, чтобы козам с курами добраться до зеленой травки. Мне покоя не давал орех в моем кармане. Может, надо его посадить? Хотя земля вся промерзшая… В общем, я никак не мог решиться и боялся: а ну как все испорчу? Поэтому я снова сунул орех в карман и отправился в дом. Панова Мандельштам дала мне три куска хлеба с маслом и вареньем, два яйца и еще морковки с изюмом. И это все тоже было очень вкусно.
До вечера еще было далеко, и я не знал, чем заняться. Панова Мандельштам уселась прясть, но я такого не умел. Панов Мандельштам читал книгу, но такого я тоже не умел.
— А что мне делать? — спросил я у них.
— Может, пойдешь на улицу поиграть, Стефан? — предложила панова Мандельштам, но я и играть не умел, и к тому же панов Мандельштам сказал ей негромко:
— Другие дети…
Она поджала губы и покивала в ответ. Значит, они боялись, что другие мальчишки примутся меня изводить, потому что я будто бы помог убить своего отца. Ну или потому что я был как новая коза в сарае.
— А что Ванда делала, когда была у вас? — спросил я и тут же сам вспомнил: — Она долги собирала.
— Но ты-то еще маловат для этого, — покачала головой панова Мандельштам. — А сходи-ка лучше в лес по грибы. Знаешь, какие грибы съедобные?
— Ага, — кивнул я, и она вручила мне корзину.
Но в лесу нынче лежало столько снега, что эти грибы еще поди найди. Я вышел за калитку, поглядел на весь этот снег и никаких грибов не увидел. Лучше я пойду долги собирать, решил я. Ну и пускай я пока маловат. Если Мандельштамы долгов не собирают, и Ванда тоже, кому-то же надо. А остаюсь только я. Хотя в доме кто-то еще жил, Ванда мне рассказывала. Только я почему-то никак не мог вспомнить кто. И от этого в голове у меня было чудно: ведь имена легко шли ко мне на память — стоило только позвать. Но сейчас-то ни в доме, ни в сарае точно никого не было, я же все обсмотрел. Найди я этого кого-то, я бы спросил у него, как его зовут, и больше не было бы так чудно в голове. Я даже в курятник заглянул — вдруг он туда залез? — но, кроме кур, никого не нашел.