Зимнее серебро
Шрифт:
— Нет.
И мы свернули в чащу вдвоем.
На какое-то время все стихло, а потом началось по новой. Вдали залаяла одна собака, потом вторая. Они приближались, и мы заторопились. Потом лай опять смолк, но мы уже устали и бежали не так быстро, и тут снова раздался лай — сначала с одной стороны, потом с другой. Нас окружали, как стадо коз, которых гонят в сарай. На земле еще кое-где лежал снег, и мы оставляли следы. И тут уж ничего нельзя было поделать.
Вдруг резко стемнело, хотя до заката было еще далеко. Нам казалось, что мы идем целую вечность, но это из-за того, что мы выбились из сил. Небо затянула огромная серая туча. В лицо нам ударил порыв ветра, и запахло снегом. Я еще
Ни криков, ни лая больше не было слышно. Снег валил и валил — такой густой, такой сильный, и ясно чувствовалось, что метель эта надолго. Все охотники постараются поскорее вернуться назад, в деревню. Мы поспешали как могли, хотя куда мы идем, даже не догадывались. Просто торопились уйти подальше. Старый слежавшийся снег оказался под свежим снегом, и теперь мы не видели, где скользко, где грязно, а где просто глубоко. Я упала, налетев коленом на заснеженный острый камень, и колено у меня саднило. Сергей споткнулся и проехался вперед на животе — встал весь мокрый и перемазанный. На голове у него наросла целая снежная шапка, которая делалась только больше и больше, пока мы шли.
Я была привычная ходить подолгу, но мы уже прошли куда больше, чем путь от нашего дома до дома Мирьем. И там-то я ходила по ровной дороге. Но мы все равно шли дальше. К тракту мы выйти даже и не пытались. Я не знала, в какой он стороне. Может, мы ходим по лесу кругами. Холод крался от пальцев вверх по рукам и ногам. Лапти у меня промокли, на одном несколько завязок порвались. Ноги совсем задубели и стали как неживые, но я даже неживой ногой чувствовала, что лапоть вот-вот свалится. Сергей несколько раз останавливался и дожидался, пока я все поправлю. Но в конце концов лапоть свалился окончательно, я споткнулась и полетела в снег. И выронила горшок.
Искали мы его долго. Нам бы лучше двигаться дальше, но мы об этом даже думать не могли, пока не перерыли весь снег. Наконец я заметила ямку на верхушке одного сугроба и с самого его дна выкопала горшок. На нем была небольшая щербина сбоку. Мы оба уставились на этот несчастный горшок: ведь нам и варить-то в нем было нечего. И чего мы так с ним носимся? Надо идти вперед, мы оба это знали, хоть никто и не сказал ни слова. Сергей взял горшок, и мы поднялись, чтобы продолжить путь.
И тут я поглядела на сугроб. Мы, пока конались в нем, смели снег с верхушки. И там, под снегом, проступала стена. Невысокая, мне примерно по пояс, но настоящая каменная стена, которую кто-то когда-то построил. Не очень длинная. И по ту сторону стены метель была вроде не такая сильная. Там, правда, громоздился здоровенный сугроб, вдвое выше Сергея. То ли кусты так занесло, то ли деревья. Мы перелезли через стену и подошли поближе. И оказалось, что никакие это не кусты, а небольшая хижина — внизу из камня, а сверху из дерева. И стены, и окна увивал засохший плющ, а дверь так и вовсе спряталась под мертвыми ветвями. Сухие листья крепко схватило морозом, а поверх корки льда еще присыпало снегом. Без труда обломав сухие плети, мы расчистили себе проход.
Мы ввалились в хижину, даже не разглядев толком, что там, за дверью. Все равно внутри было лучше, чем снаружи. Когда глаза привыкли к темноте, мы увидели стол, стул, деревянную кровать и печку. Перекладины на кровати и на стуле все прогнили, тюфяк тоже, но печка была добротная, целая. А рядом с печкой лежала охапка старых дров.
Я отломала несколько искрошившихся перекладин от кровати и надергала из тюфяка соломы на растопку, уселась возле печки и двумя палочками принялась высекать искру. Я знала,
— Там огород есть, — пояснил Сергей.
Картошины были совсем маленькие, но он накопал десяток, и есть их, кроме нас, похоже, было некому.
Я подбрасывала в пламя старые поленья, пока огонь не разгорелся как следует. Мокрые дрова, которые принес Сергей, мы разложили на печи и возле нее, чтобы сохли. Картошку мы засунули в печь, в горшок набрали снега, растопили его и оставили воду закипать на огне. А сами уселись у печки. Когда вода вскипела, мы выпили кипятку, чтобы прогреться. Потом вскипятили еще воды, я разрезала полусырые картошины и положила их в горшок довариваться. Так у нас будет и картошка, и картофельная водица в придачу. Картошка варилась долго, но зато потом, когда она была готова, мы ее съели, обжигая языки, — горячую, дымящуюся и такую вкусную.
Все это время мы ни о чем не думали. И когда ели картошку, тоже не думали. Очень уж мы оголодали и озябли. Я привычная к голоду и холоду, но чтобы как нынче — такого еще не было. Нынче нам пришлось хуже, чем на исходе самой голодной зимы. Поэтому нам в голову ничего не шло, кроме как где бы согреться и как бы поесть. Но вот мы все съели и согрелись, и я вылила картофельный отвар из горшка в чашки. И тогда мне вспомнился папаня — как на лицо ему упала вся эта горячая каша. Меня всю озноб пробил, и в этот раз вовсе не от холода.
И потом я задумалась. Не о папане — о нас с Сергеем. Нас не схватили и не повесили. Мы не замерзли насмерть в лесу. Вместо этого мы очутились здесь, в хижине, одни посреди леса, нам было тепло, нас согревала печка, для нас нашлась картошка. И где-то во всем этом был подвох.
Сергей тоже так думал.
— Никто здесь не живет, давно уже, — сказал он нарочно громко, будто проверяя, что никто нас не слышит.
Хорошо бы так оно и было. Но ясно — ни одна живая душа тут жить не станет. Лес — владение Зимояров. Никакая дорога сюда не ведет. Ни крестьянских домов тут нет, ни полей — ничего. Только опустевшая хижина в самой чаще, в этой хижине кто-то жил один-одинешенек. Наверняка это была ведьма. И кто ее знает, эту ведьму, — померла она или нет. Вдруг она еще вернется? Но все же я не стала спорить с Сергеем.
— Верно, — сказала я. — Кто бы тут ни жил, его теперь нет. Погляди хоть на кровать со стулом — сгнили давным-давно. Но мы с тобой все равно тут не останемся. — И Сергей согласно закивал.
Ночевать в ведьмином жилище было страшно, но куда-то еще идти — об этом и говорить нечего. Мы сгребли золу в кучу и вскарабкались на печку, где потеплее. Надо бы нам сторожить по очереди, подумала я. Но сказать об этом Сергею не успела, потому что заснула.
Глава 12
Одна в своей комнате из хрусталя и льда, глядя на солнце, садившееся в зеркальце, я съела кусок принесенного Флек хлеба и отпила глоток вина. Свечу я зажечь не могла: я попросила ее принести, но Флек с Цоп только озадаченно моргнули. Я читала нараспев молитвы, и голос мой звучал совсем слабо без голосов отца и матери, бабушки и дедушки. Мне вспомнился мой последний вечер в Вышне — дом, полный народу, и как все радовались за Басю с Исааком. Завтра у Баси будет праздник, и с ней будет бабушка, и ее мать, и все двоюродные сестры и ее подружки. Последний шаббат перед свадьбой. Когда я ложилась в постель, горло у меня перехватило от слез.