Зимний Фонарь

Карнов Тихон

— Соты Прайрисн? — недоверчиво уточняет вестница и, заглядывая за плечо посредника, скрещивает руки на груди. — Ну, в Прайрисн. Логично же.

— Вовсе нет, — воодушевляется мужчина. — Ты меня, конечно, извини, но ты, видимо, не очень осведомлена на тему того, в каком состоянии Прайрисн. Без чёткого маршрута я туда соваться не собираюсь.

— Тогда что ты сейчас… делаешь?

— Измеряю диаметр действия прошлых полей: в газетах писали, что мощность, из-за малой площади очага, была снижена на четверть, и, предположительно, ВААРП лишь частично затронул

Линейную. Консьержка гостиницы сказала, что они остановились прямо у здания!

— Ла-адно, — примирительно тянет блондинка и предлагает: — Ты вроде говорил, что не прочь выпить кофе? Как насчёт завтра?

Эпизод четвёртый

Балтийская Республика: Линейная

кафе «Завтрак у Данта»

10-28/994

День массовой вакцинации подобен празднику. Приходится незапланированное торжество на первый этап эвакуации: Линейную покидают все здоровые, а, главное, чистые люди. «Миротворец» — заключительный штрих, необходимый для того, чтобы получить заветный билет из города.

Несколько карет останавливается перед Домом культуры, и к ним в несколько рядов выстраивается очередь горожан. Анастази испытывает странное беспокойство, когда замечает выходящего из кузова Дайомисса. Левый рукав его закатан, и красморовец ваткой зажимает место инъекции.

— Так откуда ты знаешь Александра? — в ожидании кофе интересуется Рейст. Опомнившись, девушка отводит взгляд от окна. — То есть, Фрица.

— Да в школе вместе учились и по мелочам всякое… А вы?

— В одном краеведческом сообществе, — без заминки отвечает посредник. Анастази кивает, припоминая, что Фриц всегда интересовался историей Синекама. — Я тогда писал диссертацию про Стагет и сецессию Балтии и запрашивал у местных библиотек газеты 20-30-х годов. Ответа так и не получил, но зато нашёл ваших ребят.

Их встреча проходит так, будто вокруг ничего не происходит: они не в погостном городе на грани запуска ВААРП-генератора. Если не смотреть в окно, можно поверить, что всё ещё будет. Анастази хмурится, когда по Царскому проезду проезжает ещё одна карета скорой — без мигалок и ладно.

За кофе Корвин делится историями своей службы в камнеградском подразделении Красмор. Рассказывает о Грустине. Описанию удивительного города отводится куда больше времени, чем столкновению с пограничными андерами и Живамиж. Слушая об этом, вестница всё меньше понимает, почему такой человек решает окончить свой путь перед ВААРП-генератором.

— Ты… только вот зачем тебе это? Почему ты этого хочешь? На самом деле.

— Я и не говорил, что хочу. Просто выбор невелик: либо буквально откинуться на больничной койке, либо на задании.

Анастази ощутимо напрягается. Сидящий напротив человек не выглядит больным, но она невольно переносится в события пятилетней давности. Не в силах прочесть диагноз по лицу знакомца, девушка отодвигается — выпрямляется и пододвигает руки с чашкой к себе.

— А что у тебя? — дрогнувшим голосом интересуется Лайне и нервно облизывает губы.

— Манифест, — будто не

замечая её реакции, отвечает Рейст и закуривает. Выдохнув дым, с прищуром уточняет: — Терминальный. А у тебя?

— Что, прости? — Анастази неумело натягивает улыбку. — О чём ты?

— Нужно быть [невероятным мечтателем], чтобы верить, что после Немока могут быть здоровые люди. Мы все больны от рождения, Нази, каждый из нас, и манифест — наименьшая из проблем демиургического наследия.

— И чем мы тогда, по-твоему, больны?

— Войной.

— Серьёзно? Это как?

— Война есть ментальное расстройство. Неизлечимое, хроническое… и самое распространённое. Стоит ему обостриться, выйти из ремиссии, как потребуется лекарство… а когда его нет, то получаем то, что имеет: аварии, трагедии и катастрофы.

— Почему ты сравниваешь войну с болезнью?

— А с чем можно сравнить то, что для многих буквально стало естественным? До того, как ушёл со службы, повидал я… всяких. Были хорошие спецы, спецы не очень, а были и те, кто ввязывался во всё это не ради идеи, хоть какой-то, но ради самой войны. Такие люди и создали «Снегирей» — тех самых, что бороздят небесные просторы даже спустя столетие.

Отреагировать Анастази не успевает — на протофон приходит уведомление. После разблокировки на экране высвечивается «Ментаксион» и диалоговое окно с Фрицем.

Alexander Fritz [12.28, в 16:32]: Приходите скоро. У нас есть сообщение.

— Что там? — интересуется посредник.

— Фриц зовёт к себе… вот только… Текст написан как-то странно.

— Дай посмотрю, — просит Корвин и, взглянув на протянутую руку с протофоном, заключает: — На него это не похоже. Не возражаешь, если я составлю тебе компанию?

Эпизод пятый

Балтийская Республика: Линейная

Рогманис 4

12-28/994

Когда они проходят мимо крематорского депо, уличные репродукторы транслируют похоронный марш. Из здания один за другим выносят гробы. Не близкие усопших, а крематоры в рясах химзащиты. В течение только десяти минут перед подъездом сменяется череда грузовых катафалков. Замедляясь, Рейст потрясённо смотрит на городской крематорий с пылающей трубой:

— Это всё… погибшие? — спрашивает. Спутница кивает. — Надо же. Их так… много. Куда они их везут?

— На Липовое кладбище, — смотрит через дорогу Анастази и тоскливо усмехается. — У нас здесь в принципе не хоронят. Зона… не самая располагающая, сам понимаешь.

— Всех жителей, даже без манифеста?

— Да, у меня там родители похоронены, — отвечает вестница и двигается дальше, — и никто из них не был манифестантом.

Концентрация элегических частиц повышается день ото дня, и очаг Воздействия расширяется. Безопасные улицы вчера попадают в красную зону сегодня. Рядом с жилыми домами распространяется смрад гниения и гари. Проходя мимо подпаленных зданий, даже в респираторе Анастази задерживает дыхание. Воздух становится всё холоднее и суше, а ночи — светлее.