Зимний Мальчик
Шрифт:
— Подождёт, — ответил доцент. — Сделайте-ка мне чаю, Верочка.
И лаборантка стала готовить чай. Судя по звукам, набрала в чайник воды и поставила на электроплитку: вода шипела, скатываясь с чайника на раскаленную спираль.
Доцент недоволен. Мало того, что мне деканат утвердил индивидуальный график сдачи экзаменов, так и оценку на экзамен тоже утвердили, пусть и негласно: ко мне нужно было относиться «с максимальной доброжелательностью». Говоря прямо, я должен был получать только «отлично». Хотя прямо, думаю, никто не сказал. Кафедрами руководят не дураки, и так поймут.
А вышло
«Молодой Коммунар» не какая-нибудь многотиражка, а печатный орган областной организации Всесоюзного Ленинского коммунистического союза молодежи, и пишет о людях не с кондачка, не ради развлечения публики, а исходя из интересов общества. Было бы странно, если бы на статью не обратили внимания в институте. Обратили, ещё как обратили. И, полагаю, остались довольны тем, что студент отзывается о вузе с восторгом и благоговением. Разве можно не пойти такому студенту навстречу?
И мне пошли.
Но вот отдельные преподаватели (да почти все) в душе считали, что это неправильно. Что меня по-хорошему нужно бы высечь и отдать в солдаты. Их можно понять: многие пережили послереволюционную разруху, коллективизацию, войну, суровое послевоенное время. Пережили и привыкли: бедность — норма жизни. Если завелся вдруг кусочек сыра — съешь его под одеялом. Послал бог новые штаны — носи по великим праздникам. Живешь впятером в хрущевке-двушке — радуйся, что не в барачной клетушке. И будь скромнее, скромнее, скромнее, а то раз — и на Кара-Богаз. Глауберову соль добывать для страны.
И тут я нарушаю все правила приличия. Езжу на занятия в собственном «ЗИМе», когда не у всех доцентов есть «Жигули», да что доценты, не у всех профессоров! Хожу на занятия в костюмах, которых, похоже, четыре шкафа (неправда, только один), галстуков вообще несчётно (всего четырнадцать), песни иностранные, за которые прежде проработали бы по самое не хочу, в самодеятельности распеваю (один лишь раз всего), а уж деньжищи к нему вагонами едут (положим, не вагонами).
Хочется прищучить, а нельзя. Он с Брежневым фотографируется, с нашим первым секретарём соседствует, а теперь ещё и в чемпионы вышел, скотина. Вот и остаются мелочи: задержать минут на двадцать. Ну, хоть это.
И ещё меня прозвали зимним мальчиком. Из-за автомобиля «ЗИМ», но и в надежде, что придёт лето, сессия, и я растаю.
А я? А я не таю. Я тут сторона, пусть и невольная. Мне отличные оценки не нужны. Ну, в самом деле, зачем? Ради того, чтобы получать стипендию на десять рублей больше? Или, в перспективе, ради красного диплома?
Я сидел в ассистентской. Вчера постригся (стригусь коротко, «под лейтенанта» в парикмахерской Дома
Из портфеля я достал маленькие магнитные шахматы, и теперь разыгрывал партию Таль — Зильберштейн. Зильберштейн был чемпионом России и попал в финал чемпионата СССР прошлого года, того чемпионата, где Таль, победивший в четвёртый раз, разнёс чемпиона России в пух и прах. Как бы и мне не загреметь под фанфары.
Разыграл. Вник. Нашел неточности и ошибки. Но это здесь, в спокойной обстановке, а там, за шахматным столом, когда соперник — великий Таль, будет совсем другое дело.
Хотя… Хотя ожидание экзаменатора — разве спокойная обстановка? Я должен дрожать и бояться, хотя бы внешне. А — не боюсь. Вот и Таля бояться не нужно. Уважать обязательно, а бояться — нет.
— Вы, молодой человек, сюда пришли в шахматы играть? — спросил доцент, выход которого я демонстративно пропустил.
— Жизнь коротка, Валериан Борисович, я дорожу каждой минутой, — но на часы не посмотрел, это был бы перебор. И без того ясно, что меня продержали полчаса из спеси. Не посмотрел, но аккуратно собрал шахматы и уложил их в портфель крокодиловой кожи. Шучу. Просто кожаный портфель, но немецкий.
— И я дорожу, — проворчал доцент. И начал гонять меня по всему материалу. Верно, хотел ткнуть меня носом в это самое… ну, понятно.
А я отвечал. Почему не ответить? Память у меня не фотографическая, но довольно близко. Материал я знаю. В пределах программы и даже немножечко больше. Вчера зашёл в научную библиотеку, просмотрел предметный каталог, попросил журналы и прочитал три статьи Валериана Борисовича. А сегодня показал полное с ними знакомство. Чего же больше?
Убедившись, что материал я знаю, доцент подписал зачетку, выговорив только, что я использую американизированный термин «катехоламины» вместо российского «пирокатехинамины». Я спорить не стал, конечно, пирокатехинамины — слово наше, российское. В конце сороковых, в начале пятидесятых от иностранщины шарахались, как от чумы. Даже шахматную нотацию писали «Конь же один — аш три». А доцент в те годы как раз и был аспирантом. Запомнил на всю жизнь.
На прощание Вениамин Борисович пожелал мне всего хорошего. Видно, проникся.
За порогом ассистентской я всё-таки заглянул в зачетку. Да, отлично. Пусть. Если это нужно нашему институту.
Индивидуальный график таков, что я лишь на день отстал от курса. Последний экзамен у всех был вчера, а у меня сегодня.
Теперь на кафедру физического воспитания. За инструкциями от Петровой.
Ассистент меня исчислил, обмерил и взвесил. Рост сто семьдесят девять, вес шестьдесят шесть, жизненная емкость легких три и две десятых литра, потом определял становую силу, кистевую для левой руки, для правой… Выходило по среднему или чуть выше. Да я и сам знаю — не Геркулес я ни разу. Мало овсянки в детстве ел. Всё больше гречку, перловку и манку.