Зимняя рябина
Шрифт:
– Ев… Ты бы лучше лекарства какие попила успокаивающие… Ну что так прям… Смотреть на тебя больно, честное слово, – жалобно промямлила Аня, тронув Евку ладонью за плечо.
– А ты не смотри, если не нравится, – довольно спокойно ответила Евка, наливая себе коньяк в рюмку. – Хотя за сочувствие спасибо, конечно. Оно у тебя шибко сладкое, Ань, уж поверь мне на слово, я знаю, что говорю. Немногие так сочувствовать умеют. Иные вроде хорошие слова говорят, добрые да правильные, а с изнанки – только насмешливость да злорадство. А у тебя вкусно жалеть получается, будто горячий
– Как ты красиво говоришь, Ев… И сравнения интересные приводишь… Может, в тебе литературный талант пропадает, а?
– Не, никаких талантов во мне нет. А относительно красивых сравнений… Так ведь насобачилась уже, Ань! Сколько романов перечитала, чтобы от своей жизни отвлечься! А в романах – у них же так… Все красиво прописано, каждое дерьмецо в блестящую обертку завернуто. Вот и плещется из меня эта самая беллетристика, сама себе иногда удивляюсь!
– А где ты эти романы берешь, Ев?
– Так в библиотеке нашей… Особенно я зарубежных романисток уважаю, уж так они сладко завернуть могут, прям слезу вышибает!
– М-м-м… Знаю, знаю… Графиня с изменившимся лицом бежит к пруду…
– Ну зачем ты так?
– Ладно, прости. Не буду больше. Читаешь, вот и читай на здоровье.
Говорили они шепотом, изредка оглядываясь на дверь комнаты, в которой почивала тетя Люба. Потом Евка проговорила громко:
– Да ладно, не оглядывайся, теперь уж она точно уснула. Если бы не уснула, обязательно выплыла бы, командовать начала. И это еще хорошо, когда она вот так… В больнице себя представляет. Три дня назад все по-другому было, когда она звездой дискотеки себя видела. Первой красавицей, юной и длинноногой. Весь день красилась, перед зеркалом вертелась в короткой юбке… И где она только эту юбку откопала! Представляешь мою матушку в короткой юбке – в ее законные восемьдесят годков?
– Нет, не представляю…
– А вот то еще зрелище. И даже не представляй, не надо. Я все думаю, что она в этом зеркале видит, интересно? Неужели оно ей подыгрывает? Но ведь этого не может быть… Со зрением-то у нее все в порядке. Как так получается, а? Просто загадки психики без разгадок…
– Я думаю, она видит то, что хочет видеть. Игра воображения происходит, зеркальное искажение реальности.
– Ну да, может быть… Ладно бы, если бы она только перед зеркалом дома вертелась – ведь нет… Еще и на улицу норовила нырнуть, чуть не дралась со мной! Визжала, что ей на дискотеку надо, а я ее не пускаю. То-то бы народ развлекся, ага… Всякие же придурки есть. И подобным зрелищем могут развлечься. Эх, да что говорить… Даже не знаешь, что завтра с ней будет, как причудливо остатки сознания повернутся…
Евка говорила все громче, подливала коньяк в рюмку, опрокидывала в себя залихватски. Щеки ее разгорелись, глаза светились темным огнем. В какой-то момент она произнесла уже очень громко, сложив руки на груди:
– Ну вот за что мне такое испытание, Анька, а? Что я плохого в жизни кому сделала, скажи? Ну за что, Анька? За что?
Аня ничего не успела ответить – со стороны двери в комнату тети Любы произошло какое-то шевеление, и вскоре сама она
Подойдя к столу, тетя Люба направила сухой палец в сторону Ани, спросила строго:
– Вы кто? Вас из собеса прислали, наверное? С проверкой прислали, да? Посмотреть, как тут надо мной издеваются?
– О… Вот это новости… – тихо охнула Евка, глянув на Аню. – Успели уже декорации поменяться, значит… Теперь у нас тут собес будет, повышения пенсии требовать начнет.
– А вы кто? – резво развернулась к дочери тетя Люба. – Что за манера такая – не представляться? Где у вас тут заведующая? Я сейчас жалобу напишу!
– Завтра напишете жалобу, на сегодня прием закончен! – четко проговорила Евка, поднимаясь со стула. – Пойдемте, я вас до выхода провожу… А завтра с утра ждем вас с жалобами… С нетерпением ждем… Все жалобы рассмотрим, по всем примем решение, всех виновных строго накажем… Пойдемте, пойдемте…
Нежно обняв мать за плечи, Евка ловко увела ее в комнату, махнув от двери Ане – сиди пока… И вскоре вернулась, проговорила тихо:
– Уснула… Когда она вот так среди сна встает, то быстро потом снова засыпает… А что утром будет, не знаю. Надолго меня для такой жизни хватит, Ань? А вдруг я тоже скоро с ума сойду? Вдруг у меня наследственность?
– Да нет у тебя никакой наследственности, успокойся.
– Думаешь, нет? А вот я где-то читала, что безумие – вещь заразная.
– То есть?
– Ну да… Передается как грипп. Если общаешься изо дня в день с безумным, то легко инфицируешься.
– Да ну! Кто тебе такую ерунду сказал?
– Я ж тебе объясняю – читала где-то! Может, не инфицируешься, но проникаешься до мозга костей этим безумием. И мне иногда кажется, что я уже… того… тоже с ума сходить начинаю.
– Перестань, Евка! Не говори ерунды! И не читай всякие глупости!
– А еще я все время думаю, Ань… Вот бы мне куда маму определить, а? В хорошее место, где честно за стариками ухаживают… По совести чтобы…
– А разве такие места есть? Чтобы честно, да еще и по совести?
– Ну, возможно, и нет… Но я же об этом знать не буду. Определю ее куда-нибудь, вот и все дела. И буду жить себе дальше спокойно.
– А сможешь? Чтобы спокойно жить – сможешь?
– Смогу… По крайней мере, имею на это полное право. Мать же меня всю жизнь не любила, это ведь ни для кого не секрет! Это ты своей мамкой вусмерть залюбленная, с тебя и спрос. А с меня… Нет у меня перед ней никаких долгов, правда, Ань?
– Ев… Ну чего ты меня-то об этом спрашиваешь? Этот вопрос каждый человек только сам для себя решает… Ты ж понимаешь, надеюсь.
– Да в том-то и дело, что понимаю… Если бы даже и очень захотела ее пристроить куда-нибудь, все равно не смогу.
– Совесть не позволит, да?
– При чем тут моя совесть! Тут другое, Ань… Тут у меня личное меркантильное обстоятельство… Я ведь, когда с мужем разводилась, сдуру квартиру на мать оформила, представляешь? Ну, чтобы он не претендовал… Да я тебе рассказывала эту историю, помнишь?