Зимняя рябина

Колочкова Вера

– Ладно, не мучайся… – вдруг тихо проговорила мама, протягивая ладонь и забирая у нее письмо. – Почерк у Паши и впрямь такой, что не разберешь ни черта. Только я одна его почерк и разбирала. А я тебе и без письма расскажу все, как было. Так даже лучше – с самого начала начну… Чтобы тебе понятнее было.

– Да… Сама расскажи, мам… – согласилась Аня, отдавая маме письмо. – Сколько раз я тебя об этом просила, помнишь? А ты все время отмалчивалась. Я даже у подруги твоей, тети Шуры, однажды спросила: почему мама мне про

отца ничего не рассказывает? Мол, был ли он вообще или как? А тетя Шура, помню, рассмеялась так грустно и сказала: от святого духа детки не родятся, Анютка… А про отца, говорит, ты сама у мамки спроси, она расскажет… Я тогда пришла домой, снова спрашивать начала и расплакалась даже. Помнишь?

– Помню, а как же? Но раньше нельзя тебе рассказать было.

– Почему?

– Потому что время еще не пришло. Потому что не поняла бы ничего, сердиться на отца начала. А он ни в чем и не виноват вовсе… Он же не знал, что ты на свет родилась, не сказала я ему ничего.

– Почему?!

– Потому! Лучше слушай меня и не перебивай…

Мама молчала какое-то время, нервно елозя сухими ладонями по столешнице, потом заговорила тихо:

– Мы с Пашей свадьбу сыграли в пятьдесят восьмом, нам обоим только-только по восемнадцать исполнилось… Родители нас отговаривали – куда торопитесь, мол? Еще и не погуляли, а жениться надумали… Да только не могли они нас отговорить, потому как мы с Пашей давно для себя решили: как только можно будет, сразу поженимся. Потому как любовь промеж нас была большая, можно сказать, с малолетства образовалась. Всегда и везде вместе были – водой не разольешь… Как же я его любила, Нюрочка, как же любила… Да и сейчас люблю, чего уж. Не знаю, жив ли, а может, помер уже… Его ведь нельзя было не любить-то. Такой парень был…

Мама вздохнула, помолчала немного, улыбаясь чему-то своему. Даже лицо посветлело от этой тихой улыбки. Аня ждала, не торопила ее. Зачем торопить? Если уж начала, то обязательно все расскажет, как было.

– Поженились мы, значит… И жили счастливо, дальше друг друга любили… Работали много, дом свой выстроили. Вот этот дом, в котором мы сейчас с тобой… Паша его по бревнышку, по дощечке сам собрал, от души работал, старался. Колхоз нам тогда хорошо помог с домом-то. Раньше в Снегирях колхоз был, «Светлый путь» назывался. Тогда ведь так и называли колхозы-то, особо не мудрили. Куда ни плюнь – так в очередной «Светлый путь» попадешь. Паша в колхозе механизатором был, передовик, на Доске почета всегда красовался. А я учетчицей в конторе сидела, никаких особых достижений у меня не было. Только и умела – мужа любить да с хозяйством управляться. И счастлива была…

– А я когда родилась, мам?

– Погоди, не перебивай меня. Куда ты торопишься? Торопыга! Всему свое время!

– Все, мам… Больше не буду. Рассказывай…

– Ну вот, значит… Жили мы с Пашей, жили, да только детей у нас никак

почему-то не получалось. Годы идут, а нет ничего… Я давай горевать да переживать по этому поводу, слезы ночами лить, а Паша меня успокаивает – ну что ты, мол, Сонечка… Нет и не надо, что ж. Без детей проживем. Живут же другие… Я кивала в ответ, конечно, да только все равно успокоиться не могла. Знала же, как Паша хочет детей. Как на соседских мальчишек-сорванцов смотрит. Как у него глаза печальной досадой горят… Он все время возился с ними, с ребятишками соседскими, помню. Возьмет самого младшего на колени да тютюнькается с ним, как со своим будто. А у меня сердце кровью обливается – да как же так, да за что мне такое наказание, почему я мужа счастливой новостью обрадовать не могу? Ревела белугой, когда он не видел. Да только что я могла поделать? Ничего и не могла. Не дает бог дитя. И все тут…

– Но ведь я все-таки родилась, мам? – осторожно спросила Аня. – Ведь ты меня родила, правда?

– Да я, я, кто ж еще… В тот год, когда ты родилась, все в один клубок завернулось, будто по заказу. Судьба мне дитя подарила, а Пашу забрала. Видать, там, сверху, так и решили, что этой бабе, которая дитя выпрашивает, слишком много счастья отмерено, надо бы половину-то поубавить. А что ты думаешь, так ведь и бывает! Одно приходит, другое уходит… Вот и Паша от меня ушел… За все надо платить, Нюрочка. За все.

– Куда ушел, мам? К другой женщине?

– На словах получается, что да, к другой ушел. А если по сердцу и по совести рассудить… То вроде и нет. Вроде ничем и не обидел.

– Загадками говоришь, мам… Лучше расскажи по порядку – как все было?

– Ну что ж, давай по порядку… Как сейчас помню тот день – вполне себе счастливый. День рождения у меня был, тридцать исполнилось. Гости вечером должны были прийти… Я на работе отгул взяла, суетилась по хозяйству, стол накрывала. И вдруг мне голову как окружило, как тошнота окаянная подступила, только и успела на стул осесть, иначе бы в обморок брякнулась. Сижу и думаю: что это со мной такое, заболела, что ль? А потом догадалась вдруг… В уме все быстренько посчитала… И так обрадовалась с перепугу, что решила молчать до времени, тайну эту чудесную в себе хранить! Сглазить боялась, дурочка. И даже Паше решила пока ничего не говорить, лучше потом… К тому же он тоже с новостями в тот день с работы пришел – в командировку его посылают, в срочную. В Сибирь, новые комбайны осваивать. Как лучшего механизатора района. Да, так раньше и было… Из передовых колхозов помощь отправляли в отстающие. Ну вот, пришел домой Паша в тот день, говорит мне… Так-то, мол, и так, Сонечка… Сегодня твой день рождения гуляем, а завтра мне в командировку уезжать, аж на целый месяц. А я только рукой махнула – подумаешь! Поезжай, конечно! Надо, так надо! Я ж такая счастливая была. Вот он и уехал…

Конец ознакомительного фрагмента.