Зимняя жертва
Шрифт:
— Мы только посмотрим немного, — успокаивает его Бёрье Сверд. — Это не так уж страшно.
«Всего лишь перевернем все вверх дном, — думает Малин, — остальное не страшно». И говорит Кариму:
— Выпиши ордер.
— О’кей, — соглашается Карим.
— Я хочу поговорить с родителями Иоакима Свенссона и Йимми Кальмвика, — напоминает Малин. — Кто-то должен подтвердить, чем они занимались в среду вечером. Возможно, мы больше узнаем и о том, как они преследовали Бенгта Андерссона.
— Выстрел, — напоминает Зак. — Мы по-прежнему не знаем, кто стрелял.
— Делаем
Малин кивает и думает о том, что в операции в Блосведрете должны быть задействованы все силы. Кто знает, что может прийти в голову этим безумцам.
Потом ей вспоминаются слова испуганного Фредрика Уннинга: «Ведь это останется между нами, правда?» И она понимает, что теперь просто обязана провести эту линию расследования как можно дальше.
— На Блосведрет! — провозглашает Юхан, вставая.
— Если замутить воду в болоте, что-нибудь всплывет обязательно, — замечает Бёрье.
Болото. Ты знаешь кое-что о нем, Бёрье, ведь так?
Ты побывал в болоте, когда бессонными ночами лежал рядом со своей женой и слышал, как ей трудно дышать, потому что ее атрофировавшаяся диафрагма еле-еле удерживает легкие.
Ты чувствовал влагу, слизь на своих пальцах, ночью, в слабо освещенной спальне, когда она хотела, чтобы за ней ухаживал ты, а не безымянный социальный работник.
Да, ты знаешь кое-что о болоте, Бёрье, но есть и то, чего ты не знаешь.
Ты тоже по-своему ловил за оградой мячи, но никто не смеялся над тем, как ты это делал.
Ты никогда, никогда не был по-настоящему голоден, Бёрье.
По-настоящему одинок. Опасно одинок. Одинок настолько, чтобы остро отточенным топором отрубить ухо своему отцу.
Я парю над равниной, приближаясь к Блосведрету. Отсюда, сверху, строения этого крохотного поселка похожи на черные точки на бесконечном белом покрывале, а дерево, где я висел, напоминает частичку пепла в нескольких милях к западу.
Я опускаюсь, вижу автомобили, мерзнущих полицейских и Мюрваллей, собравшихся на кухне дома Ракели. Слышу их проклятия, вижу злобу, которую они не могут скрыть.
Если реактор не охлаждать, он взорвется. Или вы не понимаете принципа скороварки?
Насилие можно запереть, не более. А сейчас вы находитесь у его границы. Или вы думаете, что четыре человека в полицейской форме за дверями этого дома смогут удержать насилие внутри?
В мастерской, в самом большом или просто большом белом кирпичном доме?
Малин и тот, кого зовут
Тщеславие приведет вас туда.
Или любопытство?
Или, может, раскаяние, Малин?
Вам станет интересно, почему Мюрвалли не убираются как следует у себя дома, и этот интерес перерастет в подозрительность. Что же это такое? Что за зверь, который вечно лезет на рожон?
И вы увидите цепи высоко под сводом, траверсы, которые помогают людям поднимать тяжелые вещи к самому потолку, а то и к небу.
Вы увидите следы запекшейся крови.
И почувствуете запах.
И тогда вы поймете…
— Зак, посмотри!
— Я вижу. И чувствую.
Запах моторного масла, заполнявший первый, большой зал мастерской, во внутренней комнате словно выветривается.
— Света, надо больше света.
Тотчас легко разъезжаются хорошо смазанные огромные железные двери, разделяющие комнаты.
«Как невесомые», — замечает про себя Малин и видит следы колес, ведущие к выходу.
Здесь предметы теряют вес, как хорошо смазанная раздвижная дверь.
В этой комнате нет окон. Бетонный пол весь в пятнах. Цепи, закрепленные на балках, висят под потолком неподвижно и в то же время, кажется, издают скрежещущий звук, как гремучие змеи. На самом верху траверсы, словно маленькие черные планеты. Вдоль стен — стальные скамьи, матово блестящие в темноте. И этот запах смерти и крови.
— Там.
Зак указывает в сторону выключателя на стене.
Спустя несколько секунд комнату заливает свет.
Зак и Малин видят запекшуюся кровь на полу, на цепях, на ножах, аккуратно разложенных рядами на сверкающих стальных скамьях.
— Что за черт?
— Зови техников.
— А мы сейчас же осторожно выходим отсюда.
Малин, Зак и Юхан Якобссон стоят на кухне дома Адама Мюрвалля. Полицейские в форме вытряхивают содержимое ящиков в гостиной; пол завален газетами, фотографиями, скатертями и столовыми приборами.
— Внутренняя комната мастерской похожа на бойню? Может, там они и сделали все это? — спрашивает Юхан.
Зак кивает.
— А вы что нашли? — интересуется Малин.
— Весь подвал завален мясом. Огромные белые морозильные камеры. В них пакеты, на которых год и название продукта: «фарш две тысячи один», «стейк две тысячи четыре», «косуля две тысячи пять». Такие подвалы есть во всех домах. И в мамином, конечно, тоже.
— Что-нибудь еще?
— Невероятные кучи разного хлама, но бумаги не так много. Как видно, они не из тех, кто придает большое значение документации.