Зиска. Загадка злого духа

Корелли Мария

Росс Кортни усмехнулся. В самом деле, леди Фалкворд очень переменилась – внезапно, таинственно, поразительно и необъяснимо для многих ее бывших друзей «с родословными». При жизни мужа волосы ее отливали серебром, лицо было бледным, задумчивым и серьезным, формы тела – округлыми, как подобает даме не первой молодости, походка – размеренной и степенной; однако два года спустя, как умер добрый и благородный старик лорд, до последнего часа лелеявший ее как зеницу ока и почитавший прекраснейшей женщиной в Англии, она вышла в свет с золотыми локонами, персиковым румянцем и фигурой, так искусно размятой, спрессованной и затянутой в корсет, что поистине напоминала сильфиду. Эта женщина, которую совсем недавно именовали «старой» леди Фалкворд, теперь танцевала точно фея, курила сигареты, смеялась как ребенок

над любым пустяком: самой плоской и замусоленной, даже самой неуместной шутки хватало, чтобы ее темперамент выплеснулся в смехе. А как она флиртовала! Святые небеса! С таким изяществом, такой грацией, такой естественностью и спокойной уверенностью в себе, что Мюриэл и Долли едва не лопались от злости, на нее глядя. Их, бедняжек, она тактично и с неподражаемым искусством вытеснила с поля боя, так что теперь они согласно ее ненавидели и меж собой называли «этой ужасной старухой»: что ж, после того, как горничная ее раздевала и расшнуровывала, быть может, такой она и становилась. Но так или иначе, леди Фалкворд великолепно проводила время в Каире. Сына своего, отличавшегося слабым здоровьем, звала не иначе как «мой бедный дорогой мальчик» – и он, хоть в нынешнем году ему и сравнялось двадцать восемь, совершенно перед нею стушевался. Самоуверенность леди Фалкворд, ее ничем не стесненная веселость и свобода манер привели его в такое ничтожество, что он не смел уже и рта открыть, не помянув «матушку»: «матушка» сделалась крючком, на который он нанизывал и собственные мнения и чувства, и мнения и чувства окружающих.

– Леди Фалкворд, как я понимаю, весьма восхищается княгиней? – подал голос еще один курильщик, до сих пор молчавший.

– Еще бы! – проговорил лорд Фалкворд; при этом вопросе он впервые выказал слабые признаки оживления. – Такая женщина – скажите на милость, как ею не восхищаться? Но знаете, что я вам скажу? Во взгляде у нее есть что-то странное. Честное слово! Не нравятся мне ее глаза.

– Прекрати, Фалк! У нее прекрасные глаза! – горячо выпалил Кортни, а в следующий миг, побагровев, прикусил губу и умолк.

– У кого прекрасные глаза? – послышался новый голос, тихий и хрипловатый.

С этой репликой появилось на сцене новое лицо: маленького роста, худой, невзрачный джентльмен в чем-то вроде профессорской мантии и в четырехугольной шапочке оксфордского выпускника.

– А вот и наш ученый муж! – вскричал лорд Фалкворд. – Ну и костюм у вас! Сами придумали? Чертовски остроумно, богом клянусь!

Адресат сего комплимента поправил очки и окинул своих знакомцев самодовольным взором.

Что ж, у доктора Максвелла Дина имелись причины быть собой довольным – разумеется, если может служить поводом для гордости сознание, что носишь на плечах одну из самых умных голов в Европе.

Доктор был, судя по всему, единственным в «Джезире-Паласе» человеком, приехавшим в Египет с некоей серьезной целью. Да, цель у него определенно имелась, хоть и, слыша вопросы о ней, он неизменно уходил от ответа. Вообще выражался он сдержанно, зачастую весьма кратко, иногда загадочно; однако не было ни малейших сомнений, что он здесь над чем-то работает – а также и в том, что по привычке внимательно изучает любой предмет, большой или малый, попадавшийся ему на пути. Он изучил местных жителей до такой степени, что мог бы перечислить все оттенки их кожи; изучил сэра Четвинд-Лайла – и понял, что тот не брезгует брать плату за заказные статьи; изучил Долли и Мюриэл Четвинд-Лайл – и понял, что в погоне за мужьями им не видать успеха; изучил леди Фалкворд – и понял, что для своих шестидесяти она очень неплохо сохранилась; изучил Росса Кортни – и понял, что ничем, кроме убийства животных ради развлечения, этот молодой человек в жизни не занимался и заниматься не будет; изучил работу «Джезире-Паласа» – и понял, что он приносит своим владельцам целое состояние. Однако, помимо таких вещей, обыденных и лежащих на поверхности, изучал он и нечто другое: «загадочные» особенности темперамента, «совпадения» – особенно странные совпадения. Египетские иероглифы он разбирал в совершенстве, без труда отличал скарабея – «печать фараона» от скарабеев, изготовленных в Бирмингеме. Он никогда не скучал; всегда ему было чем заняться; ко всему, что встречалось на пути, он подходил

с одинаковой любознательностью ученого. Даже костюмированный бал, для которого он сейчас нарядился, обещал ему не скучный бессодержательный вечер, а новую информацию, ибо позволял бросить свежий взгляд на то, как играют и дурачатся представители рода человеческого.

– Мне показалось, – задумчиво ответил он, – что мантия и шапочка для человека моих лет подойдут. Наряд очень простой, но выразительный, удобный и вполне уместный. Сначала я подумывал подобрать себе костюм древнеегипетского жреца, потом понял, что трудно будет раздобыть все элементы. А такой костюм имеет смысл надевать, только если он абсолютно исторически точен.

Никто не улыбнулся в ответ. Никто не смел улыбаться, когда доктор Максвелл Дин говорил об «исторической точности». Историю Египта он изучил так же, как изучал все остальное – и знал о ней все.

– Верно, – пробормотал сэр Четвинд, – все эти древние облачения так сложны…

– И полны символики, – закончил доктор Дин. – Символики с очень любопытными значениями, уверяю вас. Однако, боюсь, я прервал вашу беседу. Мистер Кортни говорил о чьих-то прекрасных глазах: можно спросить, кто эта красавица?

– Княгиня Зиска, – ответил лорд Фалкворд. – Я говорил, что ее взгляд мне не совсем по душе.

– Почему же? Почему? – с внезапным интересом спросил доктор. – Что не так с ее взглядом?

– Да все не так! – с принужденным смешком вмешался Росс Кортни. – Слишком уж он ярок, слишком неукротим для нашего Фалка! Египетским газельим глазам Фалк определенно предпочитает бледную голубизну доброй старой Англии!

– Вовсе нет, – отвечал Фалкворд с б'oльшим жаром, нежели обычно. – Терпеть не могу голубые глаза! Мне нравятся серые с лиловым отливом, как у мисс Мюррей.

– Мисс Мюррей – очаровательная юная леди, – заметил доктор Дин. – Но ее красота довольно обыкновенна, а вот у княгини Зиска…

– Необыкновенная красота! – восторженно подхватил Кортни. – О чем я и говорю! Совершенно необычайная женщина – второй такой красавицы я не встречал!

Наступило недолгое молчание: доктор с любопытством переводил острый, проницательный взгляд с одного своего собеседника на другого. Наконец тишину прервал сэр Четвинд.

– Думаю, – заговорил он, неторопливо поднимаясь из глубин обширного кресла, – пора мне пойти переодеться к балу! На мне сегодня, знаете ли, будет виндзорский костюм! Удобнейшая штука, всегда вожу его с собой: может пригодиться на любом костюмированном балу, не привязанном к определенной эпохе. А вам всем не пора одеваться?

– Пожалуй, и правда пора! – откликнулся лорд Фалкворд. – Я сегодня стану неаполитанским рыбаком! Хотя, конечно, трудно поверить, что такое в самом деле носит хоть один рыбак в Неаполе – но, знаете ли, в театре их всегда так наряжают!

– Тебе, кстати, пойдет, – рассеянно пробормотал Росс Кортни. – Смотрите-ка, а вот и Дензил Мюррей!

Все инстинктивно обернулись. В «комнату отдыха» вошел красивый молодой человек, облаченный в живописный наряд флорентийского дворянина времен славного правления Медичи. Костюм этот удивительно подходил своему обладателю: его суровое, почти угрюмое лицо требовало сверкания драгоценностей, мягкого сияния бархата и шелков, чтобы подчеркнуть классические черты и усилить мрачный, страстный блеск темных глаз.

Дензил Мюррей был чистокровным шотландцем. Четкие брови, твердый рисунок губ, взгляд прямой и бесстрашный – все обличало в нем сына вересковых холмов, отпрыска гордого народа, презирающего «сассенахов» [11] , и свидетельствовало, что он сохранил в себе достаточно наследства древних финикийских предков – горячей крови, дающей способность к крайним проявлениям и ненависти, и любви. Неторопливо, с каким-то сдержанным высокомерием приближался он к группе знакомых: казалось, он сознает, как хорош в этом костюме, однако никаких фамильярных замечаний на сей счет терпеть не станет. Его друзья поняли это и промолчали; не удержался только лорд Фалкворд.

11

Презрительное прозвище англичан, употребляемое в Шотландии.