Зиска. Загадка злого духа
Шрифт:
– Кто это? – требовательно спросил он. – Я где-то уже слышал этот чудный смех! Должно быть, эта женщина мне знакома!
Дензил едва ли его услышал. Бледный, с глазами, полными страстного желания, неотрывно следил он за приближающейся группой людей в маскарадных костюмах. Веселая толпа сгрудилась вокруг одной центральной фигуры – женщины, облаченной в блистающие золотые шелка, с драгоценностями, сверкающими на талии, на груди и в волосах, с лицом, до самых глаз закрытым покрывалом, по старинному египетскому обычаю. Женщина шла так легко, так плавно, будто плыла по воздуху; и необычайная красота ее, даже полускрытая избранным ею нарядом, казалось, создавала вокруг особую атмосферу восторга и благоговейного трепета. Маленький мальчик-нубиец в ярко-алом костюме шел перед ней,
– Прошу прощения, – проговорил маленький ученый, недоуменно и чуть насмешливо приподнимая брови. – Но разве вы знаете княгиню Зиска?
Глава 2
Жерваз, все еще пораженный чудесным видением, перевел на него недоуменный взгляд.
– Как вы ее назвали? Княгиня Зиска?.. Нет, мы с ней не знакомы… хотя подождите… Да, кажется, я ее видел… где-то. В Париже, может быть? Вы не могли бы меня ей представить?
– Оставляю эту обязанность мистеру Дензилу Мюррею, – ответил доктор Дин, скромно заложив руки за спину. – Он знает ее лучше, чем я.
И, слегка усмехнувшись, поплотнее надвинул на голову академическую шапочку и зашагал в сторону бальной залы.
Жерваз стоял в нерешимости, не отрывая взгляда от сияющей фигуры, что плыла у него перед глазами подобно эфирному видению. Дензил Мюррей уже вышел вперед, чтобы поздороваться с княгиней, и сейчас говорил с нею; красивое лицо его озарилось восхищением, которое он и не пытался скрыть. Мгновение поколебавшись, Жерваз тоже сделал пару шагов вперед – и услышал обрывок их разговора.
– Из вас получилась безупречная египетская царица! – говорил Мюррей. – Ваш костюм – само совершенство.
Она рассмеялась в ответ. Снова этот чудный нежный смех! Он эхом отдавался у Жерваза в ушах, туманил мозг, пульсировал в крови; в мелодичных звуках чудилось нечто странно знакомое.
– Вы так думаете? – ответила она. – Что ж, я вполне «исторически достоверна», как выразился бы ваш друг доктор Дин. Украшения на мне подлинные – все из одной гробницы.
– В вашем наряде, княгиня, я нахожу лишь единственный недостаток, – заметил один из воздыхателей, вошедших в холл с ней вместе. – Он почти полностью скрывает лицо. Как вы жестоки ко всем нам!
Легким движением руки княгиня отмела комплимент.
– Так было принято в Древнем Египте, – ответила она. – Любовь в те давние дни была не такова, как сейчас: одного взгляда, одной улыбки хватало, чтобы воспламенить душу, притянуть к ней другую, и чтобы обе они сгорели во внезапно вспыхнувшем огне! В молодости египтянки закрывали лица, дабы их не сочли бесстыдницами, заманивающими мужчин, а в старости прикрывались еще тщательнее, чтобы не оскорблять своими морщинами красоту Бога-Солнца. – Она улыбнулась сияющей улыбкой – и Жерваз, сам того не сознавая, словно во сне, сделал к ней еще несколько шагов. – Однако я не обязана постоянно держать лицо закрытым! – продолжала княгиня, и с этими словами отбросила покрывало, явив лицо поразительной красоты: белое, точно лилия, и столь совершенных черт, что мужчины вокруг застыли, на миг лишившись и дыхания, и дара речи. – Что скажете, мистер Мюррей? Такая я вам больше по душе?
Побледнев еще сильнее, Дензил склонился к ней и что-то тихо проговорил. Удивленно и с легким недовольством вздернув безупречные брови, княгиня повернулась и взглянула ему прямо в глаза.
– Вы говорите очень милые вещи, но не всегда они мне приятны, – заметила она. – Впрочем, несомненно, это моя вина.
И снова двинулась вперед, а маленький паж-нубиец, как прежде, пятился перед ней и обмахивал опахалом. Жерваз встал у нее на пути и, когда она приблизилась,
– Представь меня, – приказал он Дензилу.
Тот взглянул на друга, явно удивленный едва сдерживаемой страстью в его голосе.
– Да, разумеется. Позвольте, княгиня! – Та остановилась – воплощение благосклонного внимания. – Разрешите представить вам моего друга Армана Жерваза, самого знаменитого художника Франции. Жерваз – княгиня Зиска.
Глубокий темный взгляд княгини остановился на лице француза. С дерзким восхищением Жерваз смотрел прямо на нее: и в миг, когда взоры их встретились, его вновь охватило то же непонятное чувство – дрожь и головокружение. Нечто странно знакомое было в этой женщине: в слабом аромате, исходящем от ее одеяния, в блеске золотокрылого скарабея на груди, в загадочном сверкании усыпанной изумрудами змейки в волосах; и более всего – более всех этих пустяков – в звуке голоса, нежном и властном, дивно прекрасном и смутно-зловещем.
– Наконец-то мы встретились, месье Жерваз! – медленно проговорила княгиня, изящно наклонив голову. – Но я не могу смотреть на вас как на незнакомца, ибо давно, уже очень давно знаю вас – душой!
И со странной улыбкой, сияющей и загадочной, грациозно протянула ему маленькую руку, украшенную причудливыми египетскими камнями.
Ее улыбка пробудила в Жервазе нечто дикое, неукротимо-чувственное; пульс его участился.
– Мне кажется, и я вас знаю! – ответил он. – Быть может, видел вас во сне – сне о красоте, какой доселе не встречал наяву!
На последних словах он понизил голос до влюбленного шепота.
Княгиня промолчала, и по лицу ее нельзя было понять, чем стал для нее этот смелый комплимент – удовольствием или оскорблением. Сердце молодого Дензила Мюррея пронзила внезапная боль: впервые в жизни он осознал, что между мужчинами, как и между женщинами, случается то, что называют «мелочной ревностью» к возможному сопернику, вместе с мучительным желанием затмить его во всем – нарядом, манерами, поведением. Мрачный взгляд его остановился на высокой мускулистой фигуре Жерваза; его атлетическое телосложение и природную легкость движений Мюррей отметил с раздражением, которого тут же устыдился. Сам он был, несомненно, хорош собой и это знал – как сознавал и то, что выбранный им флорентийский наряд удачно подчеркивает его красоту; однако Жерваз отличался особенным врожденным очарованием, неуловимой изюминкой, помогавшей ему живописно смотреться в любое время и при любых обстоятельствах. Даже когда он гостил у Мюррея в Шотландии и там, сообразно местным обычаям, носил в основном мешковатый твид – люди не упускали случая заметить, что Арман Жерваз, пожалуй, единственный, кто способен артистично выглядеть и в твиде. А нынешнее белоснежное одеяние бедуина шло ему как нельзя лучше; и теперь, когда он не сводил глаз с княгини Зиска, во взгляде его и в очертании губ ощущалась какая-то беспокойная страсть, словно говорившая: он не просто «нарядился» дикарем – в нем в самом деле живет нечто дикое и неукротимое.
В миг, когда Жерваз склонился к руке княгини Зиска и поцеловал ее одновременно с некой дерзостью и благоговением, Дензила обожгла мысль: как же похожи эти двое, сильный мужчина и прекрасная женщина. В их внешности было немало общих черт: прямые, ровные черные брови, взгляд, в котором неукротимость странно смешивалась с нежностью, грациозные очертания сильных и гибких тел, необычайная легкость движений – но кроме этого было и какое-то общее сходство, то, что, оставляя их различными, все же делало неуловимо схожими. Не то, что называют «семейным сходством» – скорее некий общий «типаж», говорящий о принадлежности к одному народу или племени: не знай Мюррей, что его друг Жерваз – француз из Прованса, и не считай, что княгиня Зиска русского происхождения, решил бы, что оба они уроженцы Египта, и из высшей касты, из чистейших аристократических родов. Мысль так поразила его, что Мюррей непременно высказал бы ее вслух, если бы не услышал в тот самый миг, как Жерваз смело предлагает княгине танец за танцем, явно надеясь, что сегодня в ее бальную программку будет вписано одно лишь его имя – дерзость, заставившая Дензила вспомнить о собственных правах.