Злата. Медвежья сказка
Шрифт:
Айвен поступил совершенно правильно — отбросил орущую ребенку как можно дальше влево, на поросший мелкими елочками склон, и она, ожидаемо в полете обернувшись медвежонком, со всех лап дернула вверх к гребню холма. Сам Айвен, отвлекая неприятеля, прыгнул в другую сторону.
— Золотинка, беги за дочерью! — проорал он, сдергивая с плеча ружье на скаку. Собственно, все правильно, надо было немного разорвать дистанцию с диким зверем, чтобы было время прицелиться. Но дурацкий совершенно незнакомый медведь не купился на мужнины вопли. Не знаю, с какого перепуга,
Ах ты сво-о-олочь!!! С яростным ревом я кинулась наперерез, но Айвен, как по волшебству, успел первым. Сначала грохнул выстрел, и раненый медведь зарычал с такой злобой, что стало понятно — пуля его только раздразнила, но не помешала ломиться сквозь низкорослые елки по следам убегающей малышки. Я в какой-то момент зашлась в ужасе — не успею!
Но тут злобного пришельца словно сдернуло что-то с тропы, он покатился по склону вниз, туда, где должен был быть Айвен, но я уже не видела, что там происходит, только слышала треск, рев, отчаянный мужской мат и яростный рык. Вроде бы рычали двое, но…
Перепуганная насмерть Кристинка именно в этот момент выбралась на гребень холма и перепрыгнула с него на очень нехорошую скалу — слоистую, осыпающуюся от малейшей тревоги. И полезла по ней все выше и выше, в любую минуту рискуя свалиться на острые обломки внизу. От такого падения даже толстая медвежья шкурка не спасет.
— Крис! Стой, Крис! — Я спешила изо всех сил, но понимала, что мое медвежье тело слишком тяжелое. А маленькая дурочка уже влезла на самый верх и там балансировала на краю, испуганно плача по-медвежьи и явно не зная, куда податься дальше.
Да что ж такое! За Айвена, оставшегося внизу, страшно до того, что у меня лапы подкашиваются, а теперь еще и Крис! Ну куда, куда ты лезешь, маленькая дурочка! Там же обрыв!
— Крис, остановись! Маленькая, стой там, не двигайся, мама сейчас придет! — надрывалась я, стараясь быстро и в то же время крайне осторожно переступать по осыпающимся ступенькам слоистой скалы, похожей на пачку старых окаменевших газет. Тонкие каменные пластины были такими же бело-кремовыми, как старая бумага, и такими же хрупкими. Никак не рассчитанными на вес взрослой медведицы.
Я буквально по сантиметру, задерживая дыхание и ища опору не столько лапами, сколько интуицией, подбиралась все ближе и ближе к скулящей медведке. Ну, еще немного… пусть камни ссыпаются шуршащими дорожками из-под когтей, плевать… Главное — успеть уцепить маленькую. Тогда, если все же упадем, я сумею смягчить удар собственным телом и мелкая не пострадает…
— Не двигайся, детка, только не двигайся! — заклинала я.
Испуганный ребенок снова начал вертеться на краю скалы, чертов сланец окончательно раскрошился под увесистым медвежонком, и она с отчаянным криком исчезла за гребнем.
Уже ничего не помня о собственной безопасности, я рванула, преодолевая последние метры, и…
Не успею, не успею! Я не смогу достать падающую Кристину зубами, а больше мне ее схватить нечем! Медвежьими лапами мне
Глава 29
В ушах звенело от напряжения и детского плача, я уже и не понимала, человеческий ребенок кричит или медвежий. Мне было все равно. Обрушится подо мной скала — ну и к черту, пусть, главное — успеть дотянуться до малышки и как-то схватить, укрыть ее собой, чтобы упала не на острые камни, а на меня…
Сама не знаю, как преодолела это коротенькое и вместе с тем ужасно длинное расстояние до кромки обрыва, как заглянула за него…
Следующее, что я помню, — это тяжеленный отчаянно ревущий от страха медвежонок, которого я обеими руками тащу из пропасти и матерюсь от натуги и страха на чем свет стоит, параллельно уговаривая Кристину заткнуть уши и не слушать, это плохие слова.
— Мама-а-а-а! — В какой момент звереныш в руках превратился в девочку, каким таким волшебным образом я с ней на руках умудрилась без потерь спуститься с распроклятой скалы — все как в тумане. Пришла в себя — сижу под елкой ниже по склону, голая, замерзшая, чумазая, исцарапанная во всех возможных местах. И крепко прижимаю к себе такую же голую, чумазую и исцарапанную Кристинку.
Ребенок уже не рыдает в голос, всхлипывает тихонечко — слава богу.
И только когда бешеный адреналиновый шторм схлынул, оставив после себя пустоту в голове, трясущиеся руки и коленки, а также совершенно, как оказалось, зареванное лицо, до меня, наконец, дошло.
Я превратилась! Превратилась! Я опять человек! Черт с ней, с одеждой, и с грязью, помоюсь, оденусь. Но у меня опять человеческие руки и ноги, человеческое туловище и даже то, на чем я сижу, — тоже человеческое! А-а-а-а!
Прихлопнув на плече комара, первым сообразившего, что раз шерсть слиняла, то и кровушка теперь в свободном доступе, я еще немножко покачала Кристинку, осознавая, что ребенок от плача и испуга почти выключился, а в моих объятьях чуть ли не засыпает. И попыталась встать. Оппа, ноги-то не держат. Или я за столько времени просто разучилась ходить как человек, мне теперь стойку на четырех лапах подавай?
Немного нервный смех ребенка разбудил, но вроде бы не напугал. Она открыла глаза, всмотрелась внимательно в мое лицо, протянула руку и потрогала меня за волосы:
— Красненькие стали. Как листики на дереве клен… мама, а где папа? И вот тут меня по новой ка-а-ак накрыло!
Айвен! Черт! Господи, только бы жив остался!
— Крис, сейчас я отнесу тебя домой, ты закроешь дверь изнутри и будешь сидеть, ждать, пока я найду и приведу папу, поняла? — Я старалась, чтобы голос не дрожал, и вроде бы вышло достаточно уверенно. — Поняла, детка?
— Да… — Детка была недовольна таким оборотом, но понимала, что сейчас не до капризов. Поэтому я бегом по колкой хвое (черт, как неудобно человеческим босиком бегать, не то что медвежьим) рванула к зимовью, но в обход, подальше от тропы, где произошла несчастливая встреча с косолапым.