Злая девчонка

Лановенко Виктор

И тут черт дергает меня за язык. Я приподнимаюсь со своего стула и заявляю:

– «С того».

Произношу это громко и выразительно, цежу сквозь зубы звук «с»:

– «С-с-с того и мучаюсь, что не пойму».

Вера Матвеевна прерывает чтение, стоит, приоткрыв рот, и не может понять, что случилось. Наконец она выходит из образа великой артистки и спрашивает:

– Что?

– «С того», – повторяю я. – Есенин написал не «Того и мучаюсь», а «С того и мучаюсь, что не пойму». Вы пропустили предлог «эс».

До

Веры Матвеевны постепенно доходит смысл моего глупого перфоманса. Ее лицо быстро меняется. Только что оно было светлое и одухотворенное, но тут лицевые мышцы начинают перестраиваться, и уже, как в мультике, происходит перетекание из одной формы в другую. Вера Матвеевна становится похожей на разъяренную мегеру.

– Ты что себе позволяешь?! – шипит она, приближаясь к моему столу. – Ты откуда взялась, такая умная?

Вера Матвеевна заводится все больше и больше. Она повышает голос, кричит, не выбирая слов. Ее руки мельтешат перед моими глазами.

Мне бы заткнуться. Я понимаю, что я последняя скотина, но какая-то наглая удаль несет меня вниз, под откос.

– Вера Матвеевна, утритесь. – Я протягиваю ей свой носовой платок. – У вас слюни на губах.

Бедная учительница приходит в бешенство, она уже не контролирует себя, она хватает меня за блузку своими толстыми руками и начинает трясти, как грушу. Я девушка не из мелких, но Вера Матвеевна тучная, в четыре раза крупнее. Моя голова болтается, как у тряпичной куклы, а Вера Матвеевна орет на всю школу:

– Гадина! Сволочь! Мерзавка!

Она выкрикивает словечки и покруче. Потом вытаскивает меня из-за стола и волочет прямиком в директорский кабинет.

А дальше всё по схеме. Вызывают маму, и нас на пару с ней размазывают по стенкам директорского кабинета. Потом мама приходит домой и размазывает меня по стенкам нашей «хрущевки». Потом я снова в директорском кабинете. Стою, потупив глаза. Я раскаиваюсь в содеянном, приношу кучу извинений, клянусь, что никогда, нигде, ничего подобного…

Это было неделю назад. А что теперь? До начала каникул остаются считаные деньки, и мне надо продержаться во что бы то ни стало. Значит, так – рот на замок, руки за спину, глаза долу. А там будет видно – может, я вообще завяжу с этой проклятой школой. Поступлю, допустим, в колледж. Допустим, на банковское дело. А что? Буду сидеть в чистеньком помещении, пол кафельный, свет приглушенный, кондиционер освежает холеную мордочку, сиди себе и считай денежки. Принял рублики через маленькое окошко – потом выдал через маленькое окошко. Принял – выдал, принял – выдал. И так всю жизнь, до пенсии. Если, конечно, не сойду с ума от такого счастья.

Я заворачиваю в закуток, где стоят декоративные пальмы в кадках и две живые китайские розы. И еще что-то лохматое и развесистое. Фамилию этого растения я не знаю,

но оно очень симпатичное, особенно когда появляются крохотные цветочки, похожие на серпантин. Хорошее здесь место, вроде как зимний сад. Здесь даже аквариум есть. Стоит эта колба на железной треноге в рощице всяких там орхидей и гераней, наполовину заполненная зеленой водой. Красота. Жалко, рыбок нет. Не живут они в школьных коридорах. Да и сам аквариум непонятно как до сих пор остается целым и невредимым.

Широкое окно смотрит на школьный двор, его створки распахнуты. Я ложусь животом на подоконник. Здесь невысоко, второй этаж. Совсем рядом висит ветка клена. Я протягиваю руку и срываю зеленый лист.

– Артемьева, – слышу я знакомый голос, – ты почему не на уроке?

Оборачиваюсь: так и есть – Ольга Николаевна, директриса.

– Так я это… – Я начинаю судорожно придумывать причину.

– Живо в класс! – командует Ольга Николаевна. И добавляет: – Пошли. Я проведу тебя.

Она заталкивает меня в дверь и бросает вслед:

– Принимайте заблудшую овцу.

Я прохожу на свое место, усаживаюсь рядом с Иркой. Она уже расположилась, как будто всю жизнь сидит одна за этим столом. На моей половине лежит ее учебник биологии, планшет и целая россыпь цветных карандашей. Ирка демонстративно отодвигает свой стул подальше от меня и громко произносит, на весь класс:

– Явилась, воровка.

Удар у меня как молния, особенно с левой руки. Ирке везет, что мой кулак обрушивается только на планшет. Он, бедолага, хрякает и покрывается паутиной трещин. А Ирка сидит с разинутым ртом, застыла, ни бе ни ме.

Наша молоденькая биологичка до этого рисовала на доске таблицу функции белков. От резкого звука ее спина вздрагивает, биологичка поворачивается лицом к классу и робко спрашивает:

– Ребята, что происходит?

– Всё в порядке, – раздается голос с последнего ряда. Это уже вступает красавчик Ильяс, наш негласный лидер. – Мы сами разберемся, – усмехается он.

После уроков начинается. Ко мне подходит Ильяс и заводит такую песню:

– Ну что, Артемьева, как будем возмещать материальный ущерб? Деньгами или натурой?

За его спиной радостно посмеиваются мои одноклассники, предвкушают нехилое представление. Кто-то выкрикивает писклявым голосом:

– У нашей умницы проблема. Денежки не водятся, а согрешить – мама не велит.

– Ошибаешься, – улыбается Ильяс. – У Артемье вой мать шлюха. А дети наследуют качества родителей. Значит, доченька вся в маму.

От волнения у меня начинает дергаться под лопаткой и хочется в туалет по-маленькому.

– Ребята, не надо, – прошу я. – Я больше не буду. Хотите, я перед Иркой извинюсь. Ира! – кричу я, отыскивая ее глазами в толпе за спиной Ильяса.