Злая кровь
Шрифт:
— И где же?
— Во Флоренции. Антонио Мальябекки. Величайший библиотекарь всех времен и народов. Иди сюда!
Нина подбежала к лэптопу, который принесла-таки в святая святых Модеста Андреевича: при наличии Интернета было гораздо проще контактировать с архивариусами других городов и обмениваться с ними информацией. Все равно Корф уже не узнает о совершенном ею святотатстве…
Вообще непонятно, почему он так ненавидел компьютеры. Обзаведясь собственным, Нина в них просто влюбилась.
Она быстро застучала по клавиатуре, вызывая электронную справку.
— Вот, смотри, самое простое — из Интернета! Даже люди о нем знают. Только думают, что он умер.
Мишель склонился
«Антонио Мальябекки (1633–1714). Коллекция его книг составила фундамент национальной библиотеки в знаменитой флорентийской галерее Уффици. Маленьким его взял к себе в помощники книгопродавец. Через месяц Антонио уже научился читать, быстро находить на полке нужную книгу. Некий библиотекарь бесплатно обучил его латыни, греческому и древнееврейскому языкам. Память у Мальябекки была феноменальная, его прозвали за это „оракулом ученых“. Слава о нем докатилась до великого герцога Тосканского, Козимо III, и Мальябекки назначили библиотекарем его высочества. Все жалованье (800 ливров) он тратил на покупку собственных книг. Быстро освоив вверенную ему библиотеку, Мальябекки стал изучать каталоги других библиотек, вел обширную переписку с коллегами, расспрашивал путешественников о книгах… В результате он знал фонды библиотек других городов лучше, чем те, кто там работал. Он был словно „живой библиотекой“, владел скорочтением, которым мало кто владеет и в наши дни. Правда, некоторые с презрением называли его „ученый муж среди библиотекарей, но библиотекарь среди ученых мужей“. И если для одних Мальябекки был в то время центром культурной жизни Флоренции, ученым-эрудитом, трудолюбивым библиографом и библиофилом, то для других — поводом для насмешек. Его называли книжным червем, полубезумным отшельником, библиоманом… Высмеивалась его небрежная манера одеваться, его дом, буквально заваленный книгами, его рассеянность, одиночество, вечная нехватка средств… Он дожил до восьмидесяти одного года, и всю свою личную библиотеку, состоящую из 30 тысяч томов, завещал Флоренции. Условие было одно — книги всегда будут доступны читателям. Мальябекки даже оставил небольшую ренту на содержание коллекции. С 1802 г. коллекция Мальябекки была объединена с библиотекой герцогов Тосканских. По указу герцога было предписано обязательно передавать в библиотеку экземпляр каждого издания, выпущенного в Тоскане. Сейчас библиотека является гордостью галереи Уффици».
— Головастый мужик. Так он не умер?
— Нет. Вампиры давно к нему приглядывались. Он знал о нашем существовании, но не хотел проходить обращение: боялся, что кровь будет интересовать его больше, чем книги. Но на смертном одре все-таки согласился. Не хотел расставаться со своей библиотекой. До сих пор живет во Флоренции. К нему за советом ездят библиотекари и архивариусы со всего света. Знаешь, он не пропустил ни одной книги, написанной на европейских языках и напечатанной с тысяча семисотого года. А эти мои книги, все три — напечатаны после тысяча семисотого. Так что наверняка он их читал.
— Думаешь, он помнит все, что прочел?
— Я не думаю, я знаю! Этим он и знаменит! — ликовала Нина. — Я буду просить Князя о разрешении на поездку.
— Я тоже.
— Полагаешь, во Флоренции мне может что-то угрожать?
— Нет, что ты. Просто я никогда не был в Италии, — потупился Мишель. — Я вообще нигде не был, кроме Москвы, Питера и Костромы. Да и в Костроме еще при жизни был. Оттуда родом моя мать, она возила меня к родственникам. Теперь пора бы наверстать упущенное. Буду путешествовать по мере возможностей. Благо Князь позволяет странствовать, иноземные тоже смягчили законы… Во Флоренции хорошие ювелиры?
— Не знаю, — растерялась Нина.
— Узнай, — Мишель кивнул в сторону компьютера. —
— Хорошо. Узнаю, — отчеканила Нина.
— Ладно, я к Князю. Просить разрешение на поездку.
— Я и сама могу.
— Ты ищешь ювелиров. И билеты.
И Мишель ушел.
Нина села к компьютеру. Набрала в поисковике «флорентийские ювелиры». Стерла. Набрала то же самое по-немецки.
И вдруг почувствовала, что задыхается.
Странно. Вампиры ведь не дышат — сердце бьется, но дыхания-то нет.
Она читала, что такого рода спазматическая боль случается от резкого запаха чеснока, да и то в высокой концентрации.
Но в архиве чесноком не пахло.
Просто она… Она задыхалась от ненависти. Она всей душой ненавидела Софи Протасову. Избалованную, бессердечную дрянь. Дуру, пустышку. Всеми любимую красавицу.
Да, мужчины любят красивых. Нежных. Чувственных. Таких хотят и добиваются, а потом опекают и балуют. Это факт — такой же, как смена времен года или… или… нет, сейчас Нина была не в том состоянии, чтобы придумать сравнение.
Это факт. Но как иногда больно…
И это ведь навсегда. Навсегда.
Нина всхлипнула и провела руками вдоль своего тоненького, плоского, полудетского тела.
Да, пожалуй, она могла бы соблазнить какого-нибудь любителя «незрелых плодов». Или смертного мальчишку, который сочтет ее ровесницей. Может, если она будет иначе одеваться, более кокетливо, если она задумается наконец о прическе, подберет что-нибудь, что ей пойдет больше, чем привычно скрученный на затылке узел, она уже не будет такой… такой неинтересной. Но ей все равно никогда не стать красивой, как Софи Протасова.
И Мишель никогда ее не полюбит.
Собственно, зачем он ей сдался? Шпана хитровская. Говорящий на дурацкой смеси французского с нижегородским. Безнравственный, жестокий, не слишком-то умный, необразованный. Бандит. Вроде тех, кто убил ее родителей. Вообще это случайно получилось, что они так много общаются: это потому, что ей некому больше доверять, остальные — под подозрением, а Мишель был с ней в Петербурге, когда Корфа убили. Так почему же ей с ним так… как ни с кем? Почему так приятно, когда он называет ее умной, называет своим другом? Почему так больно, что подарки он собирается покупать для Софи, когда называет Софи «прелестью» и «своей любовью»? Почему так хочется, чтобы Мишель… перестал наконец видеть в ней просто «умную». И «друга». А увидел бы… женщину. Да, женщину, которой она так и не стала.
Которой она не смогла бы стать, даже если бы повзрослела.
Софи Протасова родилась красавицей.
Нина — нет.
А мужчины любят красавиц.
Надо принять этот факт…
Только вот очень больно. Первый раз в жизни — больно.
Неужели она влюблена?
Неужели она все еще обманывает себя, задаваясь вопросом, влюблена или нет?
Влюблена. С того мгновения, когда он шептал на ухо продавщице цветов, наколдовывал несуществующие воспоминания, а Нина их увидела, почувствовала их, и — разглядела вдруг Мишеля настоящего. И по-настоящему осознала, какое несчастье с ней случилось, когда ее — пятнадцатилетнюю, еще совсем девчонку — обратил Модест Андреевич.
Нина смахнула с глаз кровавые слезы.
И застучала по клавишам компьютера.
К тому моменту, когда Мишель вернулся, она уже заказала билеты. И конечно же, узнала, где во Флоренции продают самые лучшие ювелирные украшения.
4
— Я сожгла ее, — сказала Гретель, когда он пробудился после захода солнца.
Прошло два года с тех пор, как Катрина привела Гензеля в свой дом. И полгода с тех пор, как Катрина обратила Гензеля.