Злая Русь. Зима 1237

Калинин Даниил Сергеевич

— Голова, смотри! Показался разъезд!

Благодарно кивнув внимательному дружиннику, я вгляделся в тонкую цепочку следующих по льду Прони всадников — скорее всего, половцев. Навскидку десятка два их — и минут еще примерно через десять они доберутся до нас…

— Ждем, братцы, скоро будут…

Когда половецкий разъезд (именно половецкий, судя по соломенному цвету волос и вполне себе европеоидным чертам лиц всадников) поравнялся с преградой, один из куманов спешился, и, настороженно озираясь по сторонам, подошел к преграде. Напряженными взглядами меряют оба берега и остальные степняки, достав луки и наложив стрелы на тетивы. Но нас они не видят — залегли мы в снегу, предварительно насыпав перед собой невысокий гребень, так, чтобы было непонятно, что он рукотворный. Да пробурили в нем несколько совсем крохотных смотровых окошек, чтобы следить за рекой…

Между

тем, половец толкнул одну из рогаток, потом еще раз — уже сильнее. После навалился на нее всем весом — не помогло, надежно мы вморозили ее в лед Прони! Отойдя от преграды, степняк сказал что-то сотоварищам, после быстрым шагом вернулся к лошади, и тут же запрыгнул в седло. Еще парой секунд спустя разъезд развернулся в обратную сторону и быстро порысил назад.

— Что, отпустим?

Я кивнул в ответ на вопрос Петра, бывшего в десятке старшим.

— Пускай уходят. Два десятка — не столь и великая сила. Главное, что нас не заметили… Тетивы снимаем. И ты это, Петр — возвращайся к сотне и скажи Микуле, что пора выходить к реке. Пока не вернулись татары, да не заметили ратников на снегу…

Следующий час прошел в напряженном ожидании — я даже успел уже пожалеть, что не отдал приказ обстрелять разъезд! Но нет, пускай лучше так — наверняка ведь явится сюда не вся тумена разом, а отправят монголы вперед отряд сделать проходы в преграде, а лучше и вовсе ее убрать с реки. Вот тогда-то мы и приголубим поганых — а когда в передовой тумене узнают, что впереди идет бой, то наверняка изготовятся к сече, на что еще время потеряют…

Покуда ждали и своих, и татар, мы с воями успели плотно перекусить копченым салом и сухарями. Хоть и одет весь десяток в овчинные тулупы, подбитые шкурами, поверх кольчуг (не только от мороза спасают, но и дополнительная защита от стрел!), да все же продрогли крепко, огонь ведь не разведешь! А плотная еда в мороз — не самый худший способ согреться…

Пока же мы снедали, к реке под предводительством Микулы вышла из близлежащего леса на лыжах вся моя сотня. Заранее обговорив все с Кречетом да воеводой Твердиславом, мы решили покуда не концентрировать силы на одном участке, а каждый из отрядов расположить у «своей» преграды на реке. Но при этом после поэтапных столкновений, первые две сотни как раз и отойдут к третьей — пусть татарва гадает, сколько нас на самом деле!

Вои по предварительной договоренности не кучкуются в одном месте, а занимают позицию за гребнем высокого берега Прони, в три ряда на значительном удалении друг от друга — не менее пяти шагов. Также, как и мой десяток, ратники втыкают стрелы в снег — привычные русичам срезни, равно хорошие и на охоте, и против бездоспешных врагов. Небольшой запас граненых «бронебойных» стрел хранится отдельно — они предназначены или монгольским тургаудам, или хорезмийским гулямам…

— Ну что, сотенный голова, готов?!

Ко мне подобрался Микула, крепко хлопнув по плечу. Десятником в сотне я его так и не назначил — Ижеславские и Белгородские дружинники лучше знают своих, и когда я приказал воям поделиться на десятки, да выбрать среди своих «десятских голов», они сами довольно быстро определились, кого двинуть в «младший командирский состав». Но если в моем подчинении оказалась целая рота (если переложить на современный мне манер), то ротному обязательно нужен заместитель! Вот им как раз и стал надежный, как автомат Калашникова, елецкий дружинник. К слову, сам Микула остался вполне доволен своим назначением — и наоборот, я не увидел у соратника внешних признаков зависти или неудовольствия моим быстрым «взлетом»…

— Да вроде готов, друже. А там посмотрим, как дело пойдет… Вон уже, идут поганые.

Я действительно заметил впереди колонну бодро рысящих по льду всадников — видать крепко спешат расчистить проход, получив наказ темника! Микула, переведя взгляд на реку, быстро поменялся в лице — легкая улыбка сползла с его губ, а взгляд сверкнул сталью.

— Я на правое крыло.

— Добре, друже… Вои! Тетивы натянуть, да залечь! Стреляем за мной, команду передаем по цепочке!

Ну вот, понеслись теперь томительные минуты безмолвного ожидания — пожалуй, одно из самых неприятных ощущений, что вообще есть в жизни! Сказать, что я волнуюсь — ничего не сказать: от страха аж пальцы немеют, да тело деревенеет… И хоть обговорено все заранее, и вои пристрелялись уже к реке, и готовы ременные крепления на щиты, чтобы стрелять, навесив защиту на левую руку локтевым хватом… И хорошо смазанные жиром «беговые» лыжи сложены уже у ног каждого ратника! Не «фишеры», конечно, но ступательная площадка у них поднята над верхней

плоскостью, в ней же находится паз для креплений, а вдоль нижней плоскости идет продольный направляющий желобок. Да и примитивные «палки» по моему настоянию вырублены — а все одно страшно. И даже не поганых и предстоящего участия в схватке — за сотню страшно, что должна принять первый бой под моим началом. Как я его проведу, сумею ли избежать лишних, напрасных потерь? Сумеем ли вообще остановить передовой отряд татар?!

Одному Богу известно…

На ум приходят молитвы, знакомые еще Егору. Я-то в своем настоящем был не особо верующим — но после событий, связанных с переносом, в высшие силы кто угодно поверит! Потому против того, что с губ «носителя» сами собой срываются слова простейшей молитвы, я ничего не имею:

— Господи, помилуй! Господи, спаси! Господи, сохрани…

Но вот, наконец, враг подобрался к преграде. Навскидку, не менее двух сотен всадников — причем многие облачены в кольчуги и остроконечные шлемы, столь похожие на шеломы русских дружинников, что на мгновение становится жутко… Неужели русичи-наемники идут?! А ведь вооружены бойцы противника прямыми мечами да привычными на той же Рязанщине топорами! Да и одежда у них на нашу похожа, разве что украшена у некоторых мужей непривычными мне узорами… Даже лицами вроде схожи — и щиты нам привычные, деревянные и круглые, с металлическим умбоном в центре!

Неужто бродники?!

И словно в ответ на мой немой вопрос, вернувшийся с сотней Петр негромко произнес вслух:

— Мокшане.

А-а-а, вот оно что… Воины князя Пуреша значит… Обидно.

Обидно за мокшан. Одно из двух мордовских племен (эрзи и мокшан), последние жили в сравнительно открытой и доступной лесостепной зоне. И если эрзя во главе с инязором (царем) Пургасом долго отбивалась от татар в укрытых дремучими лесами крепостях, устраивая частые засады и беспокоящие налеты на коммуникации завоевателей, то каназор Пуреш сразу принял власть Батыя. В последующей войне с Русью мокшане верой и правдой служили завоевателям с востока, но неся бесконечные потери, решились на очередное предательство уже в 1241 году, накануне битвы при Легнице в Польше (первый раз они предали союзников-владимирцев, отправившись воевать Русь). Пуреш попросил Субэдэя дать его воям отдых, притом тайно сговорившись с князем Генрихом Благочестивым. Во время решающей битвы польских и тевтонских рыцарей (а также некоторого числа моравских воинов и французских тамплиеров) с ордой Батыя, мокшане должны были ударить татарам в спину! Однако хитрый Субэдэй или разгадал предательство, или сумел узнать о том от доносчиков — а то и вовсе решил проучить «прогульщиков»-мокшан и преподнести урок прочим покоренным! Воев Пуреша разоружили под предлогом, что оружие потребуется ордынским ратникам, участвующем в битве — а ночью монголы окружили лагерь мокшан и истребили спящих… Узнав о вероломстве татар и убийстве отца и брата, наследница Пуреша царевна Нарчатка подняла восстание против завоевателей — что было подавлено татарами с особой жестокостью…

Вот такую вот горькую чашу испили мокшане во главе со своим царем, возжелавшим спасти народ путем бесчестия, да потерявший воев в боях с теми, кто честно дрался за родную землю — и принявший гибель, не имея даже оружия защитить себя, дать ворогу последний, отчаянный бой!

Впрочем, чего говорить о временном союзнике Юрия Всеволодовича (до того воевавшем с русичами), коли на самой Руси только Муромский, Рязанский да Владимирский князья (считаю крупных) оказали друг другу военную помощь! Черниговский князь не только отказал рязанцам выйти с ними в поле — после чудовищного разорения северо-восточной Руси Батыем, на западе и юге никто даже не почесался создать военную коалицию и после выступить против врага единым фронтом! Нет! Князья до последнего продолжали грызться за Киев, пока под его стены уже не явилась татарская орда — а после среди них не нашлось ни одного действительно мужественного бойца, кто принял бы смерть, защищая древнюю столицу… Да и Ярослав Всеволодович, Великий князь Киевский в 1237/1238 годах — разве привел он Киевскую да Новгородскую рати на Сить, на помощь брату?!

Чего уж тогда говорить о мокшанах, на кого им было рассчитывать, когда орда монгольская явилась в их земли? Русские князья не помогли даже друг другу, за редким исключением…

Впрочем, в сторону лирику! Мордовские воины уже приблизились к преграде, и полсотни их сразу спешились, перехватив покрепче топоры, да двинулись к рогаткам… Остальные же не спешат покидать коней — и многие из них, как и половцы недавно, уже наложили стрелы на тетивы, опасливо и напряженно оглядываясь по сторонам…