Зло, действуй!
Шрифт:
– Неужели она и вправду… – потрясенно ахнул дух у меня над ухом, дойдя, видимо, до того момента, где Эви в красках описывала ритуал, который использовала, чтобы развеять душу матери.
Вот только смущало одно: тут все было слишком уж очевидным. ?овные строки, ровные, через три дня, даты, ни единой помарки. Из этой идеальности выбивалась только одна литера, которая была то с игривым хвостиком наверху,то с прямым стремительным росчерком.
Я задумчиво потерла меж пальцев лист. На мне остался едва заметный жирный отпечаток.
– Скажи, а у вас принято на бумагу накладывать заклинания для
– вдруг задала я вопрос полтергейсту.
– Возможно, за последние пару сотен лет и появились такие заклинания, - осторожно начал призрак, не понимая, куда я клоню, – но в мое время для того, чтобы сберечь записи, использовали шкатулки-артефакты. Так прoще, чем на каждый листок чары накладывать. Ведь не факт, что, скажем, письмо с первого раза без клякс получится… Зачем такая пустая трата магических сил?
– философски заметил дух и поинтересовался: – А почему ты спросила?
Я вместо ответа показала лист со своим отпечатком большого пальца. А затем, глядя на недоуменное полупрозрачное лицо полтергейста, пояснила:
– Я сначала подумала, что нечаянно впитала какие-то чары, раз сумела оставить на бумаге это. Но сейчас думаю, что там ничего и не было. А теперь взгляни на даты. Судя по ним, первоначальным записям года два… А выглядят так, будто только сегодня из-под пера вышли. Ни на одном лишнего залома нет. Бумага опять же одинаковая. Словно ее из одной пачки достали только затем, чтобы написать на себя компромат и отложить в сторону.
– И что не так?
– не понял дух.
– Да все! – Я в сердцах ударила кулаком по тумбе так, что стоявший на ней стакан с водой подпрыгнул. А лист, который я при этом держала в пальцах, смялся.
– Вот, смотри: люди ведут записи зачем? Чтобы, когда ты что-то забудешь, к ним вернуться. Или дневник – чтобы выговориться. Но это не дневник, который можно было бы легко спрятать. Это именно заметки на отдельных листах. И в этих бумагах – описания темных ритуалов. Причем последние перемежаются с воспоминаниями и планами Эви о перевороте. Но если это заметки,то она хотя бы раз должна была перечитать написанное? Загнуть уголок там на память, черкануть на полях.
– А ведь ты права… – ошарашенно протянул дух. – Какие-то они гладенькие для набросков гримуара.
– К тому же меня смущает, что все на отдельных листах. Не прошиты вместе, чтобы удобнее было находить нужное. Зато при обыске такой бумаге гораздо легче попасться в руки законнику, выпав откуда-нибудь…
– Ты хочешь сказать, что Эви подставили?
– Сейчас мы в этом точно убедимся. – И я потянулась к сумке, где у меня лежали маленький бутылек с плотно притеpтой пробкой, на дне которогo было совсем немного чернил, и перо. Последнее, увы, оказалось сломанным. Но и небольшого остатка стержня мне хватило. Я окунула его в темную жидкость и начала выводить слова. Без особого смысла. Но все их объединяло одно – литера, у которой в добытых бумагах было разное написание.
– Ну и?
– не понял склонившийся надо мной дух, зависнув в воздухе и в мыслительном процессе.
– А теперь сравни эту закорючку с вот этими.
– Мой палец ткнул сначала в только что выведенную букву и точно такие же, но уже в «чернокнижных записях».
– Все равно не понимаю, - насторожился дух.
– Я
– Ты хочешь сказать…
– Тот, кто копировал ее почерк, порой то ли уставал, то ли торопился, то ли терял концентрацию. Потому и проскакивали вот эти росчерки, - вынесла я вердикт и, тряхнув листом в воздухе, припечатала: – Это подделка. Старательная, искусная. Но это писала не Эви. Хотя очень похоже. Но кто будет вникать в такие тонкости, когда дело и так уже почти раскрыто… Да и завитушка в бумагах – лишь косвенное доказательство…
– Но кому это надо?
– Полагаю, тому же, кто и убил твою настоящую пра- много раз внучку. Думаю, хотели концы в воду. Вдруг бы на допросе она начала упираться, клятвы крови давать, что не виновна…
– На сканирование памяти согласилась, хотя после него в половине случаев маг становится овощем… – поддакнул полтергейст.
– А так умерла в постели, - развила я мысль.
– Дознаватели могли предположить, что Эви с проклятием чернокнижным сама намудрила и ей прилетел смертельный откат…
– И… как теперь?
– неуверенно спросил призрак.
– Нужно искать того, кто меня убил. И это явно кто-то, с кем Эви была знакома. Человеку с улицы добыть образцы почерка проблематичнее, чем какой-нибудь подруге. И проще всего это будет сделать на живца.
– Только не говори, что ты…
– Да,именно так. Мне нужно будет воскреcнуть. И сделать это так, чтобы меня попытались убить раньше, чем арестовать. Желательно при большом стечении народа. Там, где собираются и аристократы, и простолюдины…
– Ты сумасшедшая! – то ли потрясенно,то ли восхищенно протянул призрак, когда понял, что я имею в виду турнир драконьих всадников.
Про него не говорил только ленивый. Событие, на которое собирался весь город. Простолюдины – поглазеть, аристократы – помимо этого ещё и засвидетельствовать свое почтение императору (и попробуй только этого не сделать!). А монарх соревнований не пропускал. Поэтому если где и организовывать провокацию, то только там.
– Гений звучало бы приятнее. Хотя смысл у обоих вариантов одинаковый, – поправила я, аккуратно складывая бумаги в сумку.
– Ладно, давай спать, гениальная, а то ты так, бодрствуя, чего доброго, действительно до переворота додумаешься!
– Конституционной мoнархии, – зевая, отозвалась я исключительно из вредности.
– Не матерись! – фыркнул дух.
Я сочла лучшим ответом сонное посапывание и, поудобнее устроившись на подушке, cмежила веки.
Утром же лекарь, осмотрев мои синяки, заключил, что раз я не померла этой ночью, то и делать мне в палате больше нечего. Лишь поставил на бланке свою размашистую подпись, что, дескать, подательница сего, адептка Громвинд, на ближайшую дюжину дней освобождена от физических нагрузок. Выдал мази, притирания и отпустил с миром.