Зло
Шрифт:
За полем дорога стала подниматься в гору, и лошадь, запыхавшись, пошла шагом. Левона убаюкало, и он задремал.
Очнулся он версты за две от своей деревни, в лесу. Его точно кто-то толкнул в бок и крикнул: «Эй, ты! Что спишь-то? Вставай, замерзнешь!..» Он открыл глаза, но, все еще пьяный, долго не мог сообразить, где он находится и что с ним делается.
Приподнявшись, он мутными глазами, со страшно кружившейся головой огляделся кругом… Кругом — и направо, и налево — по краям дороги был лес. Над лесом, под проясневшим и вызвездившимся
— Ишь ты, — сказал он, — сичас приеду ко дворам. Заснул и не видал, как приехал.
Он хотел было поправиться и пересесть поудобнее на другое место, но, протянув левую руку и взявшись было за креслину, почувствовал, что пальцы на ней не гнутся и не действуют.
Он как-то сразу опомнился, поднес руку к глазам и увидал, что пальцы сделались точно стеклянными и не гнутся… Он со страхом стал шевелить ими и мять их правой рукой, которая осталась цела только потому, что, когда он спал, она была у него под боком.
Пальцы, как он ни тер их, не действовали и ничего не чувствовали.
— Отморозил, — с ужасом прошептал он. — Отрежут теперича… без руки станешь…
Хмель от этой мысли сразу слетел с него. Он отрезвел и почувствовал, как ему холодно и как его всего трясет от холода, а пуще того от страха…
— Но, но, матушка, но! — жалобным голосом закричал он на лошадь. — Скореича домой… Авось, господь даст, ничего… Но-о-о-о!..
Лошадь побежала шибче и вскоре, миновав лес, за лесом поле, перебралась через овражек и, поднявшись в гору, где была деревня, подвезла Левона ко двору и остановилась у ворот.
Ворота были заперты, и сквозь маленькие, замерзшие стекла окон светился огонь. В избе не спали. Агафья лежала на печке и ждала мужа, чутко прислушиваясь, не заскрипят ли сани, не застучат ли в ворота…
— Отопри! — закричал Левон, застучав в окошко.
Услышав стук, Агафья горошком скатилась с печки и побежала отпирать.
— Ты? — спросила она, отворяя дверь.
— А то кто жа! — ответил Левон и, торопливо стуча замороженными валенками по мосту, прошел мимо нее в избу.
«Никак трезвый, — с удивлением и почему-то еще больше испугавшись подумала Агафья. — Вот чудеса-то!.. Что такоича значит?»
Левон вошел в избу и так, как был, в шапке и кафтане, весь трясясь и вздрагивая, подошел к лампочке и, подняв руку к огню, посмотрел на нее.
— Агафья! — каким-то другим, непривычным голосом сказал он. — Глянь-кась, никак обморозил…
Агафья взглянула и ахнула.
— Батюшки, — закричала она, — отморозил. Где это ты?.. Как? А где рукавицы-то?
— Потерял ли, украли ли — не помню, — сказал он, — выпимши был… уснул дорогой… проснулся, глядь — вот!
Он застонал и взглянул на жену
— Глядь — вот! — повторил он.
— Догулялся! — заговорила она и заплакала. — Что, батюшка, догулялся?.. Бог-то
— Нету… нет… на вот гляди — кочерыжки…
— О, господи! Что ж теперича… Давай маслицем от бога из лампадки потру… не отойдут ли?
— Водочки бы мне, — стуча зубами, произнес Левон: — Выпил бы… потер бы их… може, отошли бы… Смерть!..
— Догулялся!.. Где жа водочка теперича?
— У Юдихи… чай, есь…
— Не даст без денег-то… Привез денег-то, а? Ах ты, гулена!.. Сичас сбегаю… попытаю…
Левон молчал и трясся всем телом, стуча зубами.
— Може, даст, — жалобно сказал он, — сходи… так и так мол… вот какой, мол, грех… попроси… Христа ради!
— О, господи Суси! Царица небесная, матушка! — мечась по избе и ища шубенку, твердила с плачем перепуганная Агафья. — Вот наказанье-то господнее… Говорила: накажет господь — вот и наказал… Кому вот ты теперь, окромя жены, нужен-то, а? Кому, а? О, господи батюшка, подохнуть бы уж мне, что ли… один бы конец!..
XVI
Рано утром, когда только что стала заниматься заря, она повезла его в больницу.
Чернобородый, высокий, красивый, в очках доктор молча посмотрел на руку, пощупал и, вскинув глаза на Левона, как-то весело точно это доставляло ему большое удовольствие, сказал:
— Ло-о-вко… гм! Где это ты, милый друг, ухитрился?.. Небось, «выпимши»?
— Да уж известно, барин хороший, не чвирезвый, — ответила за мужа Агафья. — Из городу ехал… уснул в дровнишках… рукавиц-то не было… потерял, ишь, пьяный-то… Правая-то вот рука ничего, цела осталась, спас господь… под боком она у него была… на ней лежал, а эта-то наружи, ну и прихватило…
— Так, так, та-а-а-ак! — повторил доктор, слушая ее. — Та-а-а-ак!.. Наружи… гм! Ну, милый друг, — обратился он опять к Левону, — придется тебе у нас остаться… погостить… а? Хочешь?
— Да уж как ваша милость.
— Сделайте божеску милость, — вступилась Агафья, — не оставьте!..
— Ла-а-дно… оставайся… Марья Вениаминовна, — обратился он к сидевшей за столом хорошенькой, с чолкой на лбу барышне, — запишите… Ты откуда?
— Не дальние мы… Из Овражков.
— Ну, ладно. Так, значит, остаешься?
— Остаюсь.
— Эй, Устин, сведи вот его!.. Койку ему… белье… все, одним словом… Я приду скоро, — сказал он явившемуся из другой комнаты служащему.
— А ванныю готовить? — спросил служащий, глядя исподлобья усталыми и злыми глазами на Левона.
— Нет, «ванныю» не готовить, — сказал доктор. — Веди… Эй, кто там следующий?.. Марья Вапилова!.. Марья Вапилова! — громко крикнул он. — Пожалуйста!..
В приемную вошла баба.
Левона повели наверх, где были «палаты»…