Злоключения озорника
Шрифт:
Как я научился прыгать вниз головой
Вот выскользнуло у меня нечаянно слово, а теперь приходится расхлёбывать. Недавно за столом я проболтался, что не умею прыгать вниз головой. Мне надо было сдавать нормы по плаванию, а без этого прыжка их не принимают.
Пана спросил:
— Неужели ты даже с однометрового трамплина боишься прыгать?
Я сразу, догадался: папа недоволен мной.
— Ничего я не боюсь, — ответил я поскорей, — но, если на тебя все смотрят,
— Всё это пустые отговорки, Альфонс. У тебя просто не хватает смелости.
— Как это — не хватает? А солдатиком-то я прыгаю! Только вот вниз головой не…
Папа отмахнулся от меня, как от мухи, и сказал, чтобы я ему голову не морочил. Просто, мол, трушу, вот и всё.
— Итак, мой сын, Альфонс Циттербаке, не решается спрыгнуть вниз головой с трамплина. Скажи мне, Альфонс, сколько тебе, собственно, лет?
Я промолчал. Папа не хуже меня знает, сколько мне лет.
— Отвечай!
— Ну, десять. Ну и что? — сказал я.
— Когда мне было десять лет, я уже прыгал с трёхметрового трамплина вниз головой.
— Оставил бы ты его в покое, Пауль, — сказала мама. — Неужели это так уж обязательно — прыгать вниз головой? Как-нибудь проживёт и без этих дурацких прыжков. Я вот тоже не умею прыгать вниз головой. Да и вообще не решилась бы прыгнуть с трамплина.
Я с благодарностью посмотрел на маму.
Папа отодвинул тарелку и вместо бутерброда стал кусать себе губы.
— От тебя никто не требует этого! — сказал он маме. — Но чтобы парень в его годы не мог решиться прыгнуть вниз головой! Позор!
— Нет, почему это я не могу решиться? Могу! — вступился я сам за себя. — У меня только не получается вниз головой. И все потом смеются.
Уж очень мне не понравилось, когда папа насчёт позора сказал.
— Нет, ты боишься! Ты вообще трусоват. В этом вся беда.
Мы ещё некоторое время препирались с папой, а мама всё хотела нас успокоить.
Под конец папа сказал:
— Прыгать, вниз головой — дело мужское. А наш Альфи — трус!
После этого мама ушла в кухню.
Мы с папой замолчали. А когда папа заговорил, я почувствовал, что дело идёт к примирению.
— Ну хорошо! — сказал он. — Предположим, что ты просто не решаешься. Тебе стыдно, что ты ещё не овладел техникой прыжка.
— Вот, вот, это самое! — обрадовался я.
— Хорошо, я покажу тебе, как надо прыгать.
Папа отодвинул стулья в сторонку, снял пиджак и стал на край ковра. «Значит, ковёр у нас вроде как маленький бассейн», — догадался я.
— Руки поднимаешь над головой. Вот так, — объяснял папа. — Подбородок прижми к груди и… падай! Очень медленно падай! И как только наступит критический момент — кажется, вот-вот ты сложишься пополам, словно перочинный ножик, — тут ты и отталкивайся от трамплина
Так мы тренировались с папой на ковре. У меня очень здорово получалось. Папа подсказал мне ещё один секрет: надо крепко цепляться пальцами ног за трамплин, чтобы толчок лучше вышел. У нас в комнате я делал всё это, как настоящий чемпион.
На другой же день я пошёл купаться. На водной станции я повторил всё в точности, как мы делали с папой. Но, сколько я ни бился, стоило мне дойти до того момента, о котором папа говорил: «Вот-вот сложишься пополам, словно перочинный ножик», — и дальше у меня уже ничего не получалось. Я так боялся шлёпнуться животом, что вообще не прыгал. Вокруг уже стали собираться мальчишки, а один крикнул:
— Ну, давай, давай! Чего тянешь? Нам охота поглядеть, как ты шлёпнешься!
Я побежал за ними и разогнал их. А когда обернулся, вижу — трамплин где-то далеко-далеко. Ну, думаю, возвращаться уже не стоит… Так я ни разу и не прыгнул вниз головой.
Дома всё было по-прежнему. Только, должно быть, папа забыл про прыжок. Во всяком случае мне очень хотелось этого. За весь вечер он так и не спросил, помогла ли мне тренировка на ковре.
Все следующие дни я даже близко не подходил к водной станции. Всё ломал себе голову, как бы мне увильнуть от сдачи норм по плаванию. А может, моё будущее вовсе не на воде? Может, я какой-нибудь легкоатлетический талант? Но перейти в лёгкую атлетику я так и не успел. В субботу за ужином (мама приготовила жареную картошку с селёдкой — моя любимая еда, и я ничего плохого никак не мог подозревать) папа вдруг вспомнил о прыжках:
— Ну, Альфи, был на водной станции?
Я мотнул головой и поспешил набить себе рот картошкой — тогда хоть мне не надо будет отвечать: ведь мама очень не любит, когда я разговариваю с полным ртом.
Но папа терпеливо выжидал, и не успел я второй раз набить рот, как он спросил:
— Надеюсь, теперь у тебя получается прыжок вниз головой?
Но я уже опять старательно жевал и не мог ответить папе.
— Ведь правда здорово получается по нашему с тобой методу? — снова спросил меня папа.
Но и теперь я не мог ему ответить, потому что запихнул в рот целый селёдочный хвост.
— Ты что, онемел? — спросил он наконец, и на лбу у него появилась складка.
Мама вступилась за меня:
— Разве ты не видишь, что мальчик ещё не прожевал?
Мне даже подумалось, что она поняла, в какую я попал переделку, и хочет мне помочь, С полным ртом я пробормотал что-то невнятное.
— Ну ладно! Я подожду, пока ты кончишь. Но не думай, я прекрасно понимаю, почему ты вдруг онемел. Просто ты так и не решился прыгнуть.