Злоключения озорника
Шрифт:
— При таких родителях и при живых ребёнка пожалеешь!
А хорошо прыгать вниз головой! Летишь — только в ушах свистит!
Вынырнув, я увидел, что папа и толстяк уже уходят. Я испугался. А вдруг это они из-за меня в полицию пошли? Я крадучись догнал их и слышу, папа говорит:
— Неужели ты тот самый Альфред? Глазам своим не верю! И надо же нам было поругаться, чтобы узнать друг друга!
А толстый дядька называл папу «Пауль», Это у нас только маме позволено. Потом я увидел, как папа с дядей
Тогда я совсем успокоился, побежал к вышке и снова стал тренироваться, И до того я в тот день натренировался, что у меня даже в голове стало шуметь. Потом я принялся искать папу. А он, оказывается, всё ещё сидел с дядькой за столиком. Пиво они пили — вот что!
— Иди поздоровайся! — велел мне папа.
Толстяк улыбнулся и показал на свой правый бок.
— Теперь извинись! — сказал папа.
Я стоял и хлопал глазами.
— Пап, но ты же сам… — начал я.
Но толстяк засмеялся и сказал:
— Всё уже давно забыто!
Оказывается, этот толстый дядя, которого я «торпедировал», — школьный товарищ моего папы. И они когда-то вместе на одной парте сидели. Правда, с тех пор прошло тридцать лет, и они ни разу друг друга не видели.
— Ну и растолстел же ты, Альфред! — сказал папа смеясь.
Дядя же показал глазами на голову папы и заметил:
— А ты-то, Пауль! Где ты свои кудри растерял?
Это меня разозлило: выдумал же, будто у папы какие-то кудри были!
Потом они мне сказали, что будут теперь вместе учить меня прыгать вниз головой, и стали подниматься на вышку.
Но я забежал вперёд и, красиво так пролетев по воздуху, врезался в воду, будто стрела. Ни одной брызги даже не брызнуло!
— Здорово! — крикнул папа, когда я снова вынырнул из воды.
Толстяк стоял с ним рядом и кивал головой.
Уже темнело, когда мы вернулись домой. Мама очень удивилась.
— Где это ты пиво пил, Пауль? Надеюсь, купаться-то вы всё-таки ходили?
Мы с папой только рассмеялись в ответ. Папа рассказал маме о своём друге Альфреде, которого он встретил на водной станции. Но почему-то забыл рассказать маме, как здорово я теперь умею прыгать вниз головой.
И только за ужином, когда мама спросила, почему у меня глаза красные, мне удалось рассказать ей обо всём как следует.
— Глаза красные у меня оттого, что я много раз вниз головой прыгал, — объяснил я ей.
Папа подтвердил мои успехи.
— Вот видишь, Луиза, — сказал он, — отец есть отец. Один он бы никогда этому не научился. А теперь он отлично прыгает.
Вдруг, что-то вспомнив, он как-то подозрительно взглянул на меня и сказал:
— Слушай, Альфи, скажи, пожалуйста, когда, собственно, тебе в первый раз удался прыжок?
Но я не выдал ему свой секрет. Ведь папе
Почему мне всегда попадает?
Все говорят, что я сам виноват. А я ни в чём не виноват. Что мне делать? Я ведь и правда ни в чём не виноват! И хуже всего дело было в последние дни. Началось с нового учителя. Его зовут Гирциг. Он мне даже понравился. Как только он вошёл в класс, я сразу решил про себя: с этим мы поладим.
Учитель взял журнал и говорит:
— А теперь, ребята, давайте познакомимся. И, чтобы нам не очень скучно было, начнём с самого конца. Ну-ка… вот… Циттербаке Альфонс! Кто это?
Мне почему-то стало стыдно, что меня поместили в самом конце журнала, а теперь заставляют отвечать первым. Вот я и не встал. Сижу и молчу. И все сидят и молчат.
Учитель говорит:
— Как это получилось, что первый же, кого я вызвал, отсутствует?
По классу пробежал смешок. Мне стало очень жарко. Даже капельки пота выступили на лбу. Но я никак не решался встать. Да если бы я теперь и встал, учитель спросил бы: «Ты что же, Циттербаке, спал, значит?»
Мне было страшно неловко. В конце концов учитель записал в журнале: «Отсутствует».
После урока Петер, председатель совета отряда, говорит мне:
— Ты что же это не ответил?
— Знаешь, — говорю, — мне как-то неловко стало. Я и не решился.
На другой день учитель спрашивает:
— Сегодня Циттербаке пришёл или опять его нет?
Я скромно отвечаю:
— Я здесь.
Новый учитель ведь не знал, что и накануне я в школе был. Всех сразу он не может запомнить.
— Ну, и где же ты был вчера? — спросил он меня приветливо.
— Да я… — Опять мне стало жарко-жарко, и, должно быть, я покраснел до ушей.
Учитель нахмурил лоб:
— Так как же, Циттербаке? В чём дело?
Собравшись с духом, я выпалил:
— Я и вчера был!
Учитель помрачнел.
— Позволь, позволь, дорогой мой! — сказал он. — В нашей школе так делать не полагается. Учитель — твой старший друг. Его нельзя разыгрывать. Где у тебя записка от родителей?
— Нет у меня никакой записки, — говорю. — Да и зачем мне было записку брать?
— Стало быть, ты всё-таки прогулял? — говорит учитель. — Должен заметить, что меня это огорчает.
После уроков он передал мне письмо для мамы.
Я сразу догадался, о чём там написано.
Дома я молча положил конверт на стол. Мама прочла письмо, опустила голову да так и осталась сидеть.
— И за что мне такое наказание? — сказала наконец она. Потом, подумав, добавила: — Но ведь вообще-то ты мальчик не плохой, правда, Альфи?