Злосчастие Добродетели
Шрифт:
Человек, у которого я должна была служить, был старым ростовщиком, который, как говорили, разбогател не только на ссудах, но и на беззаконном воровстве везде, где только он думал, что может взять с уверенностью. Жил он на улице Квинкампуа, на первом этаже, с пожилой женщиной, которую он называл своей женой, такой же злой и жадной, как он, не меньше.
– Софи, – сказал мне этот скупец, Софи, я так назвала себя, чтобы скрыть своё происхождение, – самая первая добродетель, какую хранят в этом доме – это честность… если когда-нибудь ты расхитишь отсюда хоть крупицу, хоть полушку медную, я тебя просто повешу за это, Софи, понимаешь, и будешь ты висеть, пока совсем не окоченеешь. Потому что, если я и моя
– Несколько кусков хлеба в день, воды и немного супу, когда мне повезёт.
– Супу, чёрт побери, супу… ты подумай, дорогая, – сказал старый супец, обращаясь к своей жене, подумай и содрогнись от роста нашего благополучия. Уже год она ищет место, год помирает с голоду, и она хочет есть у нас суп. Суп, который мы позволяем себе лишь по воскресеньям. Мы, работавшие, как каторжники сорок лет. Ты получишь три куска хлеба в день, моя девочка, полбутылки речной воды, старое платье моей жены, которого хватит на восемнадцать месяцев, три экю жалованья в конце года, если будем довольны твоей работой, если ты будешь, как мы и если ты наведёшь порядок и поможешь процветанию этого дома. Служба наша небольшая, сделай и ты свободна: Три раза в неделю надо протереть и вычистить этот дом, все шесть комнат; убирать кровати, мою и жены; отворять дверь; напудривать мой парик, причёсывать жену, ухаживать за собакой, кошкой и попугаем; смотреть за кухней, чистить кастрюли, пользованные и не пользованные; помогать моей жене, когда она готовит нам поклевать чего-нибудь; и в остальное время, постирать бельё, почистить обувь, шляпы и прочие предметы мелкого обихода. Ты увидишь, Софи, что это, на самом деле, не так много, и у тебя останется куча времени, которым ты можешь сама распорядиться, пошить себе бельё и одежду.
Не трудно, мадам, представить себе, что лишь в том состоянии нищеты, в каком я находилась, можно было согласиться на это место: не только мне работа была не по силам и не по возрасту, но как я ещё могла жить на то, что мне за это платили? Однако я сдержалась, хоть и далось мне это с трудом, и в тот же вечер меня поселили в доме.
Не знаю есть ли в моём положении, мадам, у меня ещё право рассказывать смешное, вместо того, чтобы думать, как растрогать ваше сердце и снискать сочувствие к себе – я всё же осмелюсь повеселить вас рассказом о чудовищной жадности, свидетелем которой я была в том доме. Пагубная катастрофа подстерегла меня на втором году. Очень тяжело становится, когда вспомнишь. Так что лучше я вам немного порасскажу забавного, прежде чем опять рассказывать про свои напасти. В этом доме, например, никогда не зажигали свечей. Окна их спальни выходили на улицу – её отсветами они и довольствовались, когда укладывались спать. Они никогда не пользовались простынями. На рукавах у месье и мадам были пришиты старые манжеты, которые я отпарывала и стирала в субботу вечером, чтобы они были в порядке к воскресению. Ни покрывал, ни салфеток, ни полотенец, чтобы избежать прачечной, слишком для них недоступной, как считал месье Гарпин, мой уважаемый хозяин. Они никогда не пили вина, в доме. Чистая вода – вот естественный напиток человека со времён Адама – так считала мадам дю Гарпин, и единственный, какой нам предоставляет природа. Всякий раз, когда они резали хлеб, вниз подставляли корзинку, чтобы собрать падающие крошки. Мельчайшие крохи от всякой еды тщательно собирались всю неделю и поджаренные на прогорклом масле подавались в воскресение в виде праздничного блюда. Они никогда не выбивали пыль из одежды и мебели, опасаясь повредить их, только обмахивали осторожно перьями. Башмаки мадам и месье были подбиты железом, те самые башмаки, которые они носили со дня их свадьбы.
Жил над нами сосед, человек со средствами, у которого были красивые брильянты, о существовании которых то ли благодаря соседству, то ли потому, что эти брильянты были у него в залоге – мой хозяин знал.
Я часто слышала, как он сокрушался в разговорах со своей женой по поводу какой-то золотой шкатулки ценой в сорок луидоров, которая могла бы ему достаться, говорил он, если бы он поумней себя вёл. Чтобы утешиться, в конце концов, честнейший месье дю Гарпин, задумал украсть эту шкатулку, и порешил, что именно я должна это исполнить.
Прочитав длинную нотацию мне о неважности воровства, о его, в сущности, даже пользе, поскольку таким способом поддерживается равновесие, нарушаемое сосредоточением богатства в одних руках, месье дю Гарпин вручил мне подделанный ключ, и заверил меня, что этим ключом можно открыть квартиру соседа, что шкатулку я найду в секретере, который никогда не закрывается, что я должна принести её и никакой в том нет опасности, и что за такую услугу я получу в течении двух лет ещё по одному экю к моей плате.
– Месье! – вскричала я, – разве можно хозяину совращать своего слугу и толкать на преступления! Что мне мешает повернуть против вас оружие, которое вы мне сами даёте в руки, и что вы мне на это скажете, когда однажды я с вами поступлю в соответствии с вашими принципами?
Месье дю Гарпин, поражённый таким моим ответом, тут же отступил, и глядя на меня с затаённой злобой, сказал; что всё это он проделал, чтобы испытать меня, и моё счастье, что я устояла перед таким постыдным предложением, потому что стоило бы мне соблазниться, быть бы мне пропащей. Я удовольствовалась таким ответом, но с той поры я отчётливо почувствовала, что значат такие предложения и чем чреваты столь искренние ответы. Увы, в таких положениях не бывает середины: либо надо соглашаться и совершать преступление, о котором тебе говорят; или надо тут же его отвергнуть, как я это сделала. Будь я поопытней, я бы тут же ушла из этого дома, но, видать, так уж было записано на страницах моей судьбинской книги, что всякое честное движение, вызванное моим характером, с необходимостью должно было заплатить мне бедой. Видать, должна я была нести свой крест, от которого не было спасения.
Месье дю Гарпин подождал с месяц, когда почти истёк мой второй год пребывания у него; не говоря ни слова, ничем не показывая самого малого неудовольствия от моего отпора ему. И вот как-то вечером, когда покончив с работой, я удалилась в свою комнату, чтобы насладиться несколькими часами покоя, моя дверь распахнулась от удара и я увидала, не без ужаса, как месье дю Гарпин ведёт к моей кровати комиссара и четырёх солдат.
– Исполняйте свой долг, месье, – сказал он представителю правосудия. – Эта злодейка украла у меня бриллиант в тысячу экю. Вы его найдёте в её комнате или на ней самой, я уверен в этом.
– Я, у вас украла, месье!? – закричала я в испуге, забиваясь подальше в угол кровати. – Я, вы говорите, хотя кому, как не вам лучше всего знать, как далека я от подобных вещей, насколько для меня невозможно совершить такое!
Конец ознакомительного фрагмента.