Злой
Шрифт:
— Вы, граждане, должны ответить за этот скандал! Люди с билетами не могут пройти! Что здесь творится?
Меринос выбрался из развалин на углу Лазенковской и Розбрата и побежал, спотыкаясь о кучи разбросанного кирпича. Оглянулся назад, но погони не заметил. Его сердце билось где-то в горле, страх парализовал все мысли. Он боялся белых глаз, ничего больше, кроме белых глаз, имеющих над ним непонятную власть, способных вызывать в нём эту жуткую тревогу. Бежал всё дальше, но через минуту замедлил шаг, остановился. Сквозь удушающий страх стала пробиваться
Филипп Меринос сделал два робких шага к высокой, ещё не разрушенной стене и вскочил на неё. Под ним бушевало море голов. Он постоял с минуту, как одинокий олень на крутом берегу. Слева, в толчее, он заметил, как кто-то расталкивал толпу: словно волнистый след винта за кормой корабля, тянулась за ним погоня. Усмехнувшись, Филипп Меринос, подумал: «Что ж, буду рисковать до конца. Этот мой недостаток неизлечим». Он почувствовал, как страх сливается в нём с чем-то более сильным, с жаждой победы — любой ценой, пусть даже с помощью самых отвратительных средств. Убеждённый, что ЗЛОЙ заметил его, он выбежал на улицу Розбрат и остановился: здесь было полно людей, но давили меньше. Меринос понёсся к просветам между жилыми домами, расталкивая всех, кто попадался на пути. Его сопровождали возмущённые возгласы, перераставшие в угрозы; за ним гнались двое. Меринос вскочил в узкую аллейку, быстро открыл дверцу автомашины и сел за руль. Достаточно было одного скупого движения, чтобы безотказный мотор «гумбера» откликнулся тихим урчанием. Не слишком быстро, бесшумно оливковое авто двинулось вперёд, в проходной двор. Позади остановились, широко расставив ноги, двое.
— Шеф! — крикнул Генек Шмигло, — сюда! — Одним прыжком он очутился возле «Варшавы», стоявшей неподалёку, в аллейке, сел в неё и нажал на стартёр. Почти на месте развернул её и направил в проход между двумя улицами. ЗЛОЙ открыл на ходу дверцу, вскочил в машину и сел рядом с Генеком. В умелых руках Шмигло массивная «Варшава» становилась удивительно послушной, как верная гончая, не колеблясь, направилась она по следу. Ветер, вздымавший тучи пыли, снова закружил по вымощенной булыжником Фабричной улице.
— Он должен повернуть туда! — выкрикнул Генек, и «Варшава» понеслась так, будто на серой от пыли проезжей части улицы остался свежий след от оливкового «гумбера». Подъезжая к центральному парку, Шмигло и ЗЛОЙ разглядели в пыли оливковый лимузин, свернувший на Княжью.
— А-а-а, — восторженно шептал Генек, — сейчас посоревнуемся…
…Почти в тот же миг опомнился Лёва Зильберштейн.
— Что случилось? — испуганно спросил он.
— Пока ничего, — прошептал сквозь сжатые зубы Меринос, — за нами гонится ЗЛОЙ.
— Что? — простонал Лёва, наклонившись с заднего сиденья к Мериносу, ведшему машину.
— Лёва, — глухо произнёс Меринос, — сейчас будет разыграна самая сложная партия. Если удастся, то… — Меринос не закончил фразу, сосредоточился, ещё ниже склонился над рулём и красивым виражом обогнул угол Княжьей улицы,
— А где Роберт? — дрожащим голосом спросил Зильберштейн.
— Остался, — угрюмо буркнул Меринос, — кажется, ему хорошо перепало…
— …он едет быстрее, — сказал Генек, — на шоссе «гумбер» меня всегда обгонит. А в городе? Может, всё-таки я его припру к стенке…
— Только бы ты к нему подлетел, — сказал ЗЛОЙ, — я попытаюсь перескочить.
Генек мимолётно, сбоку взглянул на лицо ЗЛОГО, и хотя это было лицо друга, его охватил ужас.
…На углу Иерусалимских Аллей и улицы Нови Свят испортились уличные светофоры. На перекрёстке трамвайных путей, на высокой цилиндрической площадке стоял милиционер-регулировщик; в мглистом тумане пыли, закрывающем перспективу улицы и машины, мигал на широком, покрытом белым лаком щитке невыразительный красный кружочек. Движение здесь было небольшим, как обычно в воскресенье, после полудня, и «гумбер» проскочил в последний момент, когда милиционер уже поднимал белый знак с красным кружком, запрещая проезд. Меринос повернул налево, прибавил газу, затем ещё раз свернул влево, на Братскую, описав большой крут около огромных серых домов, где размещались министерства и банки.
— Туда! — крикнул ЗЛОЙ, указывая на лимузин, свернувший на Братскую.
И снова Генек Шмигло показал, на что он способен в такие минуты: мгновенно откинулся назад, взглянул на улицу, виртуозно развернул машину и помчался к площади Трёх Крестов.
— Перережем ему путь! Обязательно! — прошипел он, бледнея от напряжения.
Когда они выехали на развилку дорог, оливкового «гумбера» нигде не было видно…
…«Гумбер» стоял, хитро притаившись, между громадными корпусами министерств на улице Журавьей.
— Сиди здесь и ни с места! — приказал Меринос Лёве, открывая дверцу. Он осторожно, оглядываясь по сторонам, вышел из машины, затем ещё осторожнее выглянул из-за угла дома. Синяя «Варшава» как раз остановилась на развилке.
Меринос зашёл на почту. Сейчас там было пусто; за единственным открытым окошком скучала дежурная. Прихватив по дороге телефонную книгу, Меринос закрылся в кабине и стал лихорадочно переворачивать страницы, затем набрал номер.
— Соедините меня с поручиком Дзярским, — сказал он, услышав голос телефонистки.
— Кто говорит? — спросила телефонистка.
— По служебному делу, — решительно бросил Меринос. Было слышно, как переключали на коммутаторе.
— Алло! — послышался мужской голос с типично варшавским акцентом.
— Я прошу поручика Дзярского.
— Слушаю. Кто говорит?
— Моя фамилия вам ничего не скажет, — спокойно произнёс Меринос, торопливо поправляя воротничок на разбухшей от страшного волнения шее. — Ну, хорошо, Ковальский. Я хочу вам кое-что сообщить. Вы собираетесь сегодня арестовать ЗЛОГО?