Злые куклы
Шрифт:
— Не смущает, — отрезала Лена.
Кузя закрыл лицо руками. Каким же он был дураком! Он уже все придумал, со всем смирился. Он уже сдал жену… Он уже готов был поверить, что она почти преступница. И вот… Теперь остался без жены, без друга, без помощницы. Он чувствовал себя несчастным и одиноким. И сам был во всем виноват…
— Только позвони, пожалуйста, моей маме сама, — попросил Петров. — Разговора с ней я не переживу.
— Переживешь, — мстительно сказала жена. — Еще как переживешь. И вот еще что… Смотри сериалы, Кузя. Или индийские фильмы. И пусть тебе их кто-нибудь конспектирует. Твоя история — как раз такая…
Дверь болезненно взвизгнула, и
— Ну-ну, — пробормотал Петров и принялся чертить на стекле схему, которая буквально только что пришла ему в голову. Минут через пять он забыл о душевной боли. Месть Глебова. Это было так очевидно, что Кузьма Григорьевич чуть не заплакал. Месть Глебова, и, значит, будет новая жертва.
Глава 14
НЕТ ПОВЕСТИ ПЕЧАЛЬНЕЕ НА СВЕТЕ…
ДВАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД
Только спящий он принадлежал ей полностью. Тихий спящий младенец. Ляля погладила Кирилла по подбородку и тихо встала с постели. Утро, надо жить. Она потрогала свой живот и смущенно улыбнулась. Надо жить. А если получится, то надо жить хорошо.
Ее слегка подташнивало. А на лице проступили отвратительные бурые пятна. И все это вместе было счастьем. Внутри тихо улыбалась ее девочка, на диване лежал мальчик. Что еще? А еще договор, что беременность будет протекать в квартире у родителей. Под присмотром и уходом. Это означало икру, консервированных крабов, толстую и сытную «Докторскую» колбасу и польское печенье, предел мечтаний. И еще — маму. Вместо заутренней, вечерней и прочих, о которых Ляля имела весьма смутное представление. Ляля надела тапки и тихо вышла на кухню. Мама сидела за столом и тупо смотрела в окно. Тупо и как-то обреченно. Она сидела так каждый день с пяти утра. Сидела и смотрела в окно. Потом пила кофе, потом снова смотрела. Но как только дверь за Глебовым с шумом закрывалась, мама срывалась с места. Бросалась к своей машине. Исчезала, а приезжала всегда веселая и пьяная. А вечером с Кириллом они всегда «добавляли». За этим делом и подружились.
— Привет! — Ляля открыла газ и зажгла огонь под чайником. — Привет, доброе утро, гуд монинг, это я…
— Он тебя не любит, — грустно сказала мама, трогая сухими, потрескавшимися губами Лялин лоб.
— Ты много пьешь, — огрызнулась дочь, соглашаясь. Но разве это имело значение? — Ты много пьешь, мама. Фу…
— Полюбит как миленький? Да? — Глаза матери нехорошо сузились. Похмельный скандал стал ее любимым времяпрепровождением. — Да. Ляля, все вы, Глебовы, из одного сука выструганы. Отпусти его. Пусть катится… Мы найдем тебе лучше.
— Ладно, — улыбнулась Ляля. Улыбнулась этому «найдем», вариант, когда кто-то сам найдет ее, в этой семье не рассматривался. — Но у ребенка должен быть отец?
Мама подошла к ней совсем-совсем близко, тихо обняла и прижала к худой, впалой груди. Резкий запах перегара и французских духов защекотал ноздри и закружил голову. Ляля стиснула зубы, чтобы не метнуться к унитазу.
— Ты все правильно говоришь, ты все правильно делаешь. Но почему ты считаешь, что… Ляля, я — твоя мама…
Да, она была ее мамой, но дышать с ней одним воздухом было совершенно невозможно. Ляля резко отстранилась и согнулась над пустой хрустальной вазой. Ковры и паркет она решила пожалеть. Ковры на кухне — предмет особой гордости Кирилла. Глупого Кирилла.
— Напрасно ты, Ляля. Напрасно, — монотонно сказала мама. — Он тебя не любит.
— Я рада, что он тебе нравится, — огрызнулась Ляля, раздумывая, мыть ли ей посуду или дождаться прихода домработницы.
— Ты — моя хорошая. Ты — моя девочка. Ты — моя, ты — вся моя. — Мама не отрываясь смотрела в окно. Она с нетерпением ждала машину, которая забирала Глебова в управление. После этого для нее начиналась жизнь.
— Можно, я не буду тебя слушать? — спросила Ляля.
— Ты играешь в опасную игру. — Мама резко обернулась и посмотрела на Лялю ясным пронзительным взглядом. — Два и два всегда было четыре. Это невозможно сохранить в тайне.
— Мы переедем, — подытожила Ляля. — Теперь уж точно. Я не хочу слушать тебя каждый день. Не могу. Не хочу. — На глаза навернулись слезы.
— Я сказала это в первый раз. Просто ты сама все время думаешь об этом. — Взгляд мамы стал жестче и холоднее. Лучше бы она пила.
— Доброе утро! — В дверном проеме появился взлохмаченный и еще не одетый в костюм, а оттого беззащитный Глебов. — Привет, девочки. А что, царь еще спит?
— Папа, я не могу больше жить с вами! — истерично вскрикнула Ляля. — Вы меня мучаете! Так нельзя.
— Ну ладно, ну чего ты… Просто я в его годы…
— Полком командовал, — хихикнула мама. — Твоя партийная кличка, часом, не Гайдар?
— В партии давно нет кличек, — сухо обронил Виктор Федорович.
— Угу, только ордена и медали. Оставь девочку в покое. Пусть живет с кем хочет.
— Нет, позволь, это ты начала. Она же плакала, я же вижу. Это ты ее довела, а на меня сваливаешь.
— Конечно, я всю жизнь на тебя что-то сваливаю. Ты меня еще обвини в том, что я плохая мать. Зато ты вот идеальный отец, кобель первостатейный!
— Я? — возмутился Глебов.
— Папа, — безнадежно прошептала Ляля и махнула рукой. Обычный день, обычный скандал. Плюс консервированные крабы, икра и свежая толстая «Докторская» колбаса.
Родители разом замолчали и переглянулись. Чайник, подаренный Глебову на юбилей, отчаянно запыхтел и выплюнул на плиту свисток. Стало тихо. Так тихо, что слышно было, как в коридоре задребезжал телефон и сонный голос Кирилла, снявшего трубку, ответил воркующе и томно. Утро, надо жить. Ляля тронула свой живот и заткнула уши. Она не хотела ничего слышать. Не слушать! С утра пораньше Кириллу мог позвонить кто угодно — секретарь из деканата: «Ты же не хочешь, чтобы я остался неучем?», врач из военкомата: «Ты же не хочешь, чтобы меня забрали в армию?», тренер, наконец: «Должно же быть у меня что-то, кроме твоей придурковатой семьи».
Слышали бы его родители. Придурковатая семья! Это говорит он, сын какой-то нищей тетки, всю жизнь передвигавшей книги и мусорные баки. Ужас. Но Ляля блаженно и тупо улыбалась. Она была рада и ему, и своей жизни, и тому, что рядом с Кириллом она «опростилась», стала похожа на всех замотанных и влюбленных жен Союза. Папе Глебову трудно было понять ее желание «слиться с бодрой массой служащих». Мама?.. Мама была или пьяной, или вот как сегодня — проницательной. Ну и что.
У мужа Кирилла были теплые руки, губы большой ласковой лошади и гибкое упругое тело, которое он постоянно совершенствовал, потому что ничего другого делать не умел. Впрочем, умел. Ляля сладко зажмурилась и снова тихо-тихо улыбнулась. Рядом с Кириллом у нее была жизнь, наполненная настоящим чувством, наполненная страданиями и победами. Афина, Жанна, Даша — все они болтались на ее, на их орбите. И зарились, и облизывались, и завидовали. Они все метили на ее место, на место рядом с Кириллом.