Змееносец
Шрифт:
— Довольно, мадам! Собирайтесь. Мы едем в Конфьян нынче же.
Катрин вздрогнула. Посмотрела на него и вернулась к созерцанию пола.
— Я никуда с вами не поеду, — произнесла она негромко, но твердо. — И не думайте, что я задержалась здесь из-за вас.
— Да сколько же можно! — рыкнул он, и голос его зазвучал еще более хрипло, как не звучал никогда. — Я не думаю, я знаю это.
Она испуганно глянула на него. «Монах… глупый монах!»
— Что вы знаете? — прошептала Катрин, прижавшись к холодной стене.
Серж двинулся на нее, заполняя собой все пространство
— Что вы слишком горды, чтобы простить меня. И будете жалеть всю свою жизнь о том, что не простили, — помолчал мгновение, коснулся пальцем ее тонкой шеи и тут же одернул руку. — Ты будешь прогонять меня, а душа твоя будет рваться ко мне. Ты будешь кричать мне слова ненависти, а твое сердце будет обливаться слезами от боли и тоски по мне. Потому что того, что меж нами, не изменить, это навеки. Я понял это на целое мгновение раньше тебя и пришел за тобой. Так ты простишь меня, Катрин?
Она долго молчала. Мысли ее метались, как загнанные звери. А на шее ожогом горело место, где он прикоснулся к ней.
— Что теперь изменит мое прощение?
— Ваше прощение изменит все. Я увезу вас в Конфьян. Вы станете моей женой, как вы того достойны, как я хотел того с первого дня. Хотел — и не мог предложить. Кроме моего происхождения, до последнего времени я не имел ничего. Лишь то, чем владел милостью герцога де Жуайеза. И вы были не так далеки от истины, считая меня всего лишь слугой. А я не мог простить вам вашего высокомерия, вашего холодного взгляда и тона, каким разговаривают с низшим существом. Я любил вас так, что ждал от вас признания нашего равенства. Услышьте же меня — я люблю вас теперь еще сильнее прежнего. И все, чем владею, брошу к вашим ногам. Лишь бы вы были счастливы. Катрин, прошу вас.
— Да, вы правы, — отозвалась она. — Я была высокомерна и горда. Меня так воспитывали, вам ли не знать? Но я оказалась плохой ученицей. Во всем. Я не смогла соблюсти родовую честь, я не умела в одиночку бороться с обстоятельствами. Я оказалась слабой. Вы победили.
— Я не воевал с вами! — воскликнул маркиз де Конфьян. — Ни дня, ни часа, ни минуты не воевал! После вашего письма, после всего, что вы мне сейчас сказали — вы не можете меня прогнать.
— Вы же смогли, — она слабо усмехнулась. — Вы отпустили меня к королю. Вы позволили мне готовиться к свадьбе. Вы пользовались моей слабостью, когда мне недоставало сил противостоять вам, и вы приходили в мою спальню. Так отчего же вы думаете, что я не смогу вас прогнать? — она зло посмотрела ему прямо в глаза.
— Эдак мы ни до чего не договоримся, мадам, — он взял ее за плечи и резко развернул лицом к себе, — кажется, единственное место, где мы с вами приходим к согласию, это ваше ложе.
Рывком он прижал ее к себе и смял в жестоком поцелуе губы.
В первый миг она попыталась его оттолкнуть, но потом безвольно опустила руки, замерла в его объятиях и покорно ждала, когда он отстранится. Они так и стояли — он, сминавший ее волю, уставший и одновременно наполненный, и она — обессиленная и растерянная. Он переломал ее всю. Измучил. Почти уничтожил. Осознание этого вспыхнуло в нем с оглушающей силой,
— В ваших руках моя жизнь. Если скажете: живи — я буду жить, но только удерживая вас в своих объятиях. Если велите умереть — умру. Но здесь же, у ваших ног. Будьте моей женой, Катрин. Любите меня. Подарите мне жизнь.
Он скользнул на пол, став на колени и более не смея глядеть в ее глаза. Взял рукой подол ее камизы и прижался к ней губами.
Герцогиня снова прижалась к стене, нуждаясь в опоре, чувствуя, как силы покидают ее. Она не могла больше бороться ни с ним, ни с собой. Устало прикрыла глаза и положила руки ему на плечи. Она сама жива только рядом с ним. Она любит его и, кажется, всегда любила. Она не умеет без него. Не умеет. Не может.
— Серж, я буду вашей женой, — слетело с ее губ в звенящей тишине.
Дернулся. Поднял голову и посмотрел на нее. Сердце замерло на мгновение и пустилось в бой с новой силой, исполненное нежности и благодарности. Он медленно поднялся с колен, ни на мгновение не отрывая взгляда от ее глаз. Взял в руки ее лицо и, низко склонившись, тихо проговорил:
— Одной заботой меньше. Прощение ваше я буду вымаливать всю жизнь. Но это после.
— Есть еще одно, о чем вам следует знать. Ваши канцоны — лучшее, что мне приходилось слышать. Особенно самые грустные.
Теперь она смотрела в его глаза и не могла наглядеться. Так, словно в жизни не было ничего важнее этих глаз, глядевших на нее так нежно. Обвила его шею руками и прижалась к нему, наконец, согреваясь. А потом потянулась к губам. Но он отпрянул и недоуменно посмотрел на свою герцогиню, будто видел впервые в жизни.
— Вам, правда, нравится? — недоверчиво спросил он.
— Очень. Но вы же напишете для меня веселую? — она лукаво улыбнулась. — Прошу вас…
— Клянусь, мадам. К свадьбе, — торжественно объявил маркиз де Конфьян и поцеловал свою невесту.
ХХV
1185 год, Фенелла
Твердые губы, коснувшиеся ее шеи в каком-то отчаянном поцелуе. Прощальном поцелуе. Она поняла — вот он, рассвет. По одному только движению его губ поняла — они расстаются навеки. Он все решил. Ничего не будет. Мари сильнее откинула голову назад, обхватила его плечи руками, прижимая к себе — будто бы так сумеет его удержать. В кромешной тьме сомкнутых глаз, оберегающих ее от реальности и от рассвета. Рыдание забилось в груди, подступая к горлу. А когда сил сдерживать слезы не стало, она размежила веки. И наткнулась на алую ткань… балдахина. И каменный потолок.
Вздрогнула. Моргнула. Зажмурилась, отгоняя наваждение.
Мишель почувствовал, как она дернулась в его руках. Тоже открыл глаза. И увидел… что они в его покоях. Он дома. Его Величество удивленным взглядом обвел знакомую комнату. В окно пробивалось неожиданно по-летнему яркое солнце. Ничего не понимая, Мишель взглянул на зажмурившуюся Мари. Она тоже была здесь. С ним. По-прежнему, в его объятиях.
— Добро пожаловать в Трезмонский замок, — в замешательстве проговорил он, растерянно улыбнувшись.