Змееносец
Шрифт:
— Мари, а ты могла бы покинуть свой мир? — неожиданно даже для себя самого спросил он вдруг.
Она отчего-то сразу поняла, о чем он говорит. Никого и никогда в своей жизни она не понимала так, как его.
— А это… возможно?
— Возможно. Ты смогла бы?
Мари медленно обвела взглядом зал ресторана, внимательно вглядываясь в лица людей. Чей-то смех, негромкая музыка, полумрак. У нее здесь совсем никого нет. Совсем. Никого. Ничего не держит.
— Я не знаю, — прошептала она. — Наверное.
Мишель бросил
— Пойдем, погуляем?
Она кивнула. Попросила счет и спешно расплатилась.
Они вышли в морозную ноябрьскую ночь, толком не понимая, что делать дальше и куда идти. Мари втянула носом воздух и приподняла воротник своего пальто. Оно оказалось все-таки слишком тонким для этого резкого начала зимы в конце ноября. Снег падал под ноги мелкой крошкой. Она смотрела, куда ведет протоптанная тропинка, и улыбнулась — к озеру. Здесь все и всегда ходят к озеру.
Мари взяла Мишеля за руку и направилась к тому самому месту, где только утром стоял ее мольберт. Там было темно и тихо. Подошла к самой кромке воды и потрогала носком ботинка лед, покрывавший ее поверхность. Лед был тонкий, почти дышал.
— Есть хоть небольшая надежда, что все закончится хорошо? — спросила она звонким, не своим голосом.
Он встал у нее за спиной, притянул к себе, крепко обняв, и зашептал, иногда касаясь губами ее ушка:
— Есть! Твое ожерелье… оно волшебное. Оно может исполнить желание своего владельца. Единственное желание.
Он перевел дыхание.
— Но, Мари, я не хочу, чтобы ты решала сразу. Потому что потом изменить ничего будет нельзя. Все, что случится, будет навеки.
— Моя змея? — тихо спросила Мари. — Ты за ней пришел?
— И да, и нет… Это ожерелье… оно принадлежало моей семье. Оно всегда, на протяжении многих веков охраняло нас всех. Но однажды исчезло, было украдено. И с тех пор мой род стали преследовать несчастья…
Мишель замолчал, глядя на озеро, освещаемое уже начавшей стареть луной. Она светила еще ярко, и свет ее, отражаясь от тонкого льда, искрился и превращал окружающий мир в сказку. Его Величество еще крепче прижал к себе Мари.
— Ты снилась мне… Год назад… Иногда я вижу такие сны, как знамения… Тебя я видел и тебя искал… А потом, когда представился случай…
— И за этим ты здесь… — Мари устало закрыла глаза. Она не хотела видеть ни луны, ни снега, ни льда, покрывшего озеро. Она хотела чувствовать только его объятия. — Значит, оно никогда не было моим. А я-то размечталась, что когда-нибудь оно поможет мне найти настоящих родителей.
— Оно сейчас твое. И оно может исполнить любое твое желание, — Мишель прижался губами к ее виску.
— Что нужно делать?
— Просто попросить. Загадать желание. В Змеиный день.
Мари обернулась к нему, и губы их почти соприкоснулись.
— Когда этот день?
— Завтра, — произнес шепотом Мишель, едва
— То есть… мне нужно все решить сейчас? Ты считаешь, что я должна оставить все здесь ради тебя?
— Нет, — сказал Мишель так, словно повелевал у себя в замке. — Я вовсе не хочу, чтобы ты делала что-либо ради меня. Ты можешь попросить что угодно. Ради себя.
— Благородно, — коротко усмехнувшись, ответила Мари и отстранилась, не отрывая от него внимательного взгляда. — Значит, ты исчезнешь на рассвете, и у меня только завтрашний день, чтобы решить, чего я хочу? Ты пришел за ожерельем, но оставляешь его мне, чтобы я могла… решить? Почему?
— Потому что я люблю вас, Ваше Высочество, — сказал он, опустившись на одно колено.
Сердце подпрыгнуло и застучало где-то в горле. Откуда-то из ветвей раскидистой ивы вылетела черная ворона. Мари вздрогнула, но ничего не сказала. Немыслимо, нельзя говорить, отвечать… на это… теперь. Но он… ждал? Он ждал, что она заговорит.
— Мы оба сошли с ума, понимаешь ты это? — ровно спросила Мари.
— Понимаю. Но я счастлив этим сумасшествием.
— И что мне с тобой делать? — вздохнула она, посмотрев в небо. Что ей делать с собой? Коротко обняла его за шею и, склонившись, прошептала на ухо: — Вставай… поехали?
Мишель легко поднялся, взял ее руку в свою и, улыбнувшись, притянул к себе.
— Поехали. У нас есть еще несколько часов.
XIХ
1185 год, Фенелла
Последние свитки были подхвачены языками пламени и постепенно сожжены ими. Радостный огонь, потрескивая, так и норовил пустить искру из очага. Маркиз де Конфьян стоял у окна, глядя на закат. Сама природа объята кострищем с запада. Она вот-вот догорит, превратившись в черный и седой пепел ночи. И этот снег — его клочья. И его жизнь — погаснувшая искра, вылетевшая из камина, но так и не разгоревшаяся.
Серж медленно подошел к столу. Там оставался один-единственный свиток — его последняя канцона. Другой не будет. Ему больше не для кого их писать. Перечитал длинные неровные строки и усмехнулся. Она просила канцоны повеселее. Что ж, и эту тоже — в огонь. Слишком много в ней было надежды. В Серже ее не осталось вовсе. Он сам все уничтожил.
Направился к камину и протянул руку к пламени, ожидая, как его языки обожгут кожу и отнимут надежду, заключенную в слова.
— Тебе дров мало, что ты вздумал бумагой топить очаг? — услышал он за спиной.
Паулюс вошел без стука, уселся на стул и осмотрелся.
— Чувства на ней горят жарче дров, — равнодушно ответил маркиз. — Что там у тебя опять?
— Да не у меня. У герцогини твоей…
Серж вздрогнул. Его герцогиня…
— Увы, она не моя… — пламя, наконец, лизнуло ладонь. Ничуть не больно. Уж, во всяком случае, не больнее того, что в душе. — Что ты имеешь сказать?