Змеиная вода

Демина Карина

И рукав пиджака чуть съезжает, позволяя вырваться на свободу пышной кружевной манжете. Несколько старомодно, но в целом в образ вписывается.

Интересно только, как Одинцов его не разглядел.

Или не приглядывался?

Попал в ловушку убежденности, что виноват Каблуков? Да и виноват ли…

– Я приехал и остался. Место, конечно, не сказать, чтобы вовсе мечта, но некоторые жизненные обстоятельства вынудили меня пересмотреть свои взгляды. Кроме того, где, как не в подобных местах имеешь чудесную возможность видеть жизнь такой, какова она есть?

– Не знаю.

– Я

вот даже книгу пишу, - он взял меня за руку, осторожно, за самые кончики пальцев. – Думаю, что когда завершу, она произведет впечатление… немалое впечатление. Я отправлял некоторые отрывки в столицу, так мне сказали, что я безусловно талантлив… очень… и что тема донельзя актуальна. Знаете, это будет повесть о любви…

– Как интересно, - выдавила я. И Филипп воссиял. Кажется, большего ему и не требовалось.

– О да, очень интересно… только представьте. Он – одинокий и никем не понятый, безумно талантливый, практически гениальный, вынужден бежать из большого города. Он гоним наветами…

Понятно.

Но киваю и даже пытаюсь изобразить сочувствие.

– Она – юная и прекрасная… аристократка… княжна… но она свободна от общественных оков и готова понять, принять его всецело… однако он в виду возраста своего и пережитых невзгод не способен верить в искренность чувств.

– Совсем?

– Поначалу. Потом её пылкая любовь растопит его сердце. Но он как никто другой понимает, сколь опасна их связь. И что она…

Понятно.

– …поставит под удар саму её жизнь. Репутацию… еще, конечно, будут завистники. И просто люди. Обычные. Зашоренные. Погрязшие в быту и мещанстве. Не способные оценить полета чувств. Они её и погубят… я пока раздумываю над финалом. Сперва представлял себе, что он уедет за границу, а она утопится от горя, но вот теперь, знаете ли, это выглядит каким-то… банальным.

– Неужели?

Интересно, он совсем идиот или только кажется?

– Да. Теперь я вижу все так, - он простер вперед руку и растопырил пальцы. – Она, понимая, что своей любовью связывает его вольную душу, пленяет и мешает ей воспарять к высотам философской мысли…

Совсем.

– …решает освободить его от обязательств. И умирает, прижав к груди гадюку. Уподобившись в том древней Клеопатре…

А вот мог ли он в скудости своего ума воплотить сей чудесный замысел?

– Как Надежда? – интересуюсь вежливенько так, прикидывая, стоит ли сего гражданина задерживать, или смысла нет.

– Надежда? Нет, мою героиню будут звать Ольгой… или Анной… или… как вас зовут?

– Зима.

– Чудесное имя. Очень… небанальное. Такое… вызывающее… да, я, наверное, так назову свою героиню… и быть может, любить больше будет он? А она останется холодна. И любовь растопит её сердце, но и с тем приведет к погибели…

– Ты спал с Надеждой? – мне надоело слушать весь этот литературно-романтический бред.

– Что? – он моргнул, выпадая из эйфории вдохновения.

– Надежда. Пестрякова. Это ведь ты отец её ребенка?

И по тому, как побледнел Филипп, поняла, что угадала.

– Это… это домыслы все… это клевета…

– Искренности не хватает, - сказала я, а потом положила руку на тощенькое плечико и, слегка сжав, приказала. – Рассказывай. И

все, в подробностях. Пока тут, а не в подвалах тайной канцелярии…

Оно, конечно, рожей лица он для подвалов тайной канцелярии не вышел. Но будучи личностью творческою, Филипп вполне себе живо те самые подвалы представил.

И даже муки, которые он понесет во имя любви.

Потом осознал, что любовь, если и была, давно померла, а потому носить куда-либо муки вовсе даже не обязательно.

– Вы… - робко заметил он. – Вы права не имеете…

– А мы без права. Мы… беспределом. Ты рассказывай давай, за что убил Надежду?

– Я? Нет… я не убивал… наоборот… я хотел жениться! Мы собирались… я…

Речь его была путана и бессвязна. А еще словесность преподает… впрочем, основное я уловила.

Филипп с детства отличался хрупкой красотой и живостью воображения. А еще умением находить общий язык с особами прекрасными. Ну или не очень. Тут как повезет. Главное, что умение это помогло сыну сапожника сперва поступить в гимназию, а после – и в университет, который он закончил с отличием. И по рекомендации одной старой своей поклонницы получил место при столичной школе, где и преподавал, пока не произошла нехорошая история с ученицей старших классов…

– Помилуйте, там не было моей вины… она сама проходу не давала. А я ведь живой человек! Я даже намерения имел благородные…

…вот только папенька оной девицы, пребывавший в немалых чинах, благородства намерений не оценил. Филиппу указали на дверь, оставив без рекомендаций. А некие серьезные люди вовсе настоятельно рекомендовали покинуть столицу и впредь в оную не возвращаться.

– Руку сломали! Представляете?! Я хотел в суд подать…

Но воздержался.

Уезжать ему было некуда, но и остаться не выходило, ибо все более-менее приличные заведения наотрез отказывались иметь с Филиппом дело. А тут предложение.

Хоть какое-то.

– Да и оклад положили хороший. Конечно, условия проживания так себе. Но я смирился… я даже научился воспринимать свое положение смиренно, как подобает мученику… а Наденька… она была подобна лучу света в царстве тьмы! Мы сразу нашли общий язык.

Не сомневаюсь.

Мятущаяся душа и старый опытный ловелас, который точно знал, что и как сказать, чтобы метаний стало еще больше.

Нет… вот слов не хватает.

– Я видел в Надежде родственную душу. У нее был талант к живописи. И как творческий человек, она понимала меня…

…а еще имела за собой усадьбу, некую сумму, которой хватило бы, пусть не на роскошную, но всяко приличную жизнь.

– Каблуков?

– Этот… позвольте выразиться, мужлан… отвратителен. Он приезжал. Устраивал сцены ревности. Оскорблял. Надежда расстраивалась. Я убеждал её не губить себя. Ведь очевидно же, что человек, за которого она собиралась выйти замуж, категорически её не достоин! Даже её опекун это осознавал…

– Вы были с ним знакомы?

– Не случалось… сопровождать Надежду в Петербург я не мог… и не те у нас были отношения… а потом мне… пришлось отбыть как-то… отец болел… да, да… когда Надежда погибла, отец… я тогда был в отъезде… прибыл лишь через две недели… после смерти её.