Змеиный клубок

Влодавец Леонид Игоревич

Очухался Севка только тогда, когда его уже выволокли из «Ниссана» под руки в подземном гараже. Как туда попал — черт его знает, не запомнил.

Бросили на цементный пол, встали с разных сторон вчетвером. Того, интеллигентного, в очках, среди них не было. Были тяжелые, крупные, в увесистых ботинках и с крепкими кулаками.

— Привет, — сказал один из них, которого Севка еще ни разу не видел, а потому замешкался с ответом. Был бы с Севкой Леха, он бы сразу узнал в этом детине Котла, которого уже видел в лесу, у оврага. Котел еще не знал, что жить ему осталось всего ничего и около двух ночи он умрет от потери крови. Леха к этому времени только-только продирал глаза в родной

деревне и ни сном ни духом не чуял, что ночью он зарежет живого человека…

— Ты чего, чухан? — спросил другой. — С тобой здороваются!

Этого звали Стас. Через сутки с лишним пуля, наугад пущенная Галиной Митрохиной, разбила в его руке бутылку с бензином и превратила Стаса в бегающий и дико вопящий факел… Но сейчас он был твердо убежден, что рожден царем природы, раз она отпустила ему девяносто килограммов живого веса, а потому имеет право дать небольшого пинка Севке, который и до семидесяти кило не дотягивал.

Севка не знал, что этот пинок небольшой и даже легкий. Ему было больно и очень стыдно. Стыдно, потому что ему сразу стало ясно, что эти парни, которые моложе, здоровее и сильнее его, могут, в принципе, сделать с ним все, что захотят. И не ему с ними драться. Он даже дотянуться до них не сможет. Просто будут безнаказанно бить и смеяться, если он попробует отмахиваться. А ежели паче чаяния все-таки сумеет задеть кого-нибудь из них, то они из него

котлету сделают. В прямом или в переносном смысле — будет зависеть от того, насколько разозлятся.

— Здрассте… — голос Севкин получился такой дрожащий и испуганный, что ему самому стало противно. Ведь он был мужиком, женатым, семейным, и сына растил. Плюху вот отвесил парню ни за что, когда гайка пропала от мотоцикла. А когда тот заревел с обиды и Ирка облаяла за это Севку, Буркин еще и рявкнул: «Ни хрена, пусть мужиком растет!» Видел бы сейчас Санька, как его папаня трясется со страху! Может быть, и этих парней, которые сейчас на Севку как на шавку смотрят, когда-то папаши по мордам били и говорили: «Мужиками растите!» Вот они и поняли, что мужик — это тот, кому не стыдно бить тех, кто слабей. И когда стали такими, как сейчас — отыгрывались за те отцовские плюхи.

— Стало быть, ты, козел, решил на халявку три «лимона» срубить? — поинтересовался Котел. — Не жирно тебе будет?

— Да не надо мне ничего… — пробормотал Севка. Не унималась дрожь — ни в руках, ни в голосе. Стыдился этого Буркин, но сделать ничего не мог. Мозг понимал, что так трусить плохо, а организм сам по себе боялся.

— Где паспорт нашел? — спросил Котел, ухватывая Севку за ворот и одним рывком поднимая его на ноги. — Быстро!

— В лесу… — выдавил Буркин, чуя, что стоит детине чуток посильнее сжать пальцы, и он дыхнуть не сможет.

— Ты отвечай, падла, отвечай! — Стас еще раз пнул Севку сзади.

— Да там в лесу, у нашей деревни, какая разница?! — Севка инстинктивно уцепился за запястья Котла.

— Клешни убери, вшивота колхозная! — Котел легко сбросил Севкины руки и больно хлестнул его по лицу тыльной стороной ладони. — Говори точно, где нашел и когда.

— Позавчера, в овраге, — у Севки щека горела, а в голосе уже аж слезы звучали, от боли, стыда, бессильной злобы и страха.

— Чего там делал?

— По грибы ходили. С другом.

— Как друга зовут? Быстро! — и Севку еще раз хлобыстнули по щеке.

— Леха его зовут.

— Фамилия? — и опять: хлысь-хлысь! — по обеим щекам.

— Коровин его фамилия, — сказал Буркин, уже в открытую плача.

— Врешь! — рявкнул Котел и коротко двинул Буркина под дых. Не очень сильно. Но Севка согнулся и рот открыл — дыхалку перехватило.

— Добавить, —

распорядился Котел с ленцой в голосе, — но культурно. Не по морде и без переломов.

И трое остальных стали Севку культурно бить. Пинать и долбить кулаками с разных сторон. Почти что играючи, заметно сдерживая удары, но тем не менее легко сшибли Севку с ног. Минуты две катали его ногами по полу.

— Стоп! — остановил Котел. — Прервались. Как, говоришь, друга зовут?

— Коровин Алексей, — выстонал Севка.

— Отчество?

— Иванович.

Котел достал паспорт и потряс перед носом Севки.

— Где остальное?

— Чего остальное?

— Корочки, бумажки разные. Ты нас кинуть хотел, поганка? Кинуть?! Котел одной оплеухой отшвырнул Севку на пару метров назад, к Стасу. Тот ладонью хлестнул его по правому уху, Севка отлетел

влево на тогда еще вполне живого Лопату. «Стажер», кажется, больше других был озабочен, чтоб показаться крутым перед более опытными братанами. Так мазнул, что Севка слетел с копыт и заполучил пинок в копчик от Мосла.

Котел вновь поставил Севку на ноги и выдернул из-под куртки пистолет. Приставил дуло прямо к середине лба:

— Где остальное? У Лехи?

— Да! У Лехи-и… — взвыл Севка.

— Точно? Мозги вышибу, если соврал!

Холодная сталь была совсем не сильно придавлена к голове. Так, чуток касалась, не больше. Но оттуда вот-вот, даже совершенно случайно, могла мгновенно вылететь СМЕРТЬ. Расколоть Севкину голову, разбросать его кровь и мозги с кусками черепушки по полу, начисто прекратить то, что, несмотря на всю свою паршивость и незадачливость, Севке еще не надоело — ЖИЗНЬ. Жизнь, в которой было много глупого, скучного, зряшного, но было и немало доброго. Ирка, например, с которой Севка хоть и ругался, но жил, потому что знал — ни одна другая стерва его так любить не сможет. Санька еще был — хоть и туповатый, все больше огрызающийся пацан, но все-таки — сын. Связь какая-никакая с будущим. Надежда, что, может, у этого каким-то чудом все по-людски получится… Ну и, конечно, Леха в этой жизни был — друг-портянка, корешок закадычный. Сколько выпито с ним, сколько переговорено, грибов собрано, рыбы выужено! Еще много всего было, хорошего-плохого-разного — и все это было Севкой Буркиным. А теперь могильно холодит лоб вороненая сталь, и будет ли в этой самой жизни завтрашний день или она закончится через секунду, зависит только от того, нажмет ли палец этого жлоба на спусковой крючок или нет. Страх уже сверлил Севке голову, хотя пуле из патрона, досланного в пистолетный ствол, была суждена другая судьба.

Этой самой пулей на квартире у Митрохиной Леха застрелил Мосла. Стоял себе Мосел, скалился, глядя на то, как трясется от страха Севка, а того не знал, что в этом стволе его завтрашняя смерть сидит. У Мосла своя жизнь была. Тоже, наверно, с чем-то хорошим и плохим, поганым и приятным, но так или иначе ему лично нужным.

Ясно, что Буркин об этом не знал. Ведь это тогда еще было будущим. А у него тогда, как ему, Севке, казалось, будущего не имелось. То есть он не верил в то, что ему его оставят.

И от отчаяния, от ужаса, что вот-вот — и все, Севка заорал, забормотал, заговорил… Тогда ни стыда, ни совести не чуял. Паника обуяла. Но потом, то есть сейчас вспоминать не хотелось. Позорище одно.

Валил все на Леху. И будто паспорт Митрохина Леха не случайно нашел, и будто Коровин специально подсматривал за тем, как Котел, Мосел и Лопата паспорт искали, и даже в город его, Севку, этот самый злодей насильно послал…

— Вот это нормально! — похвалил Севку Котел. — В гости пригласишь? Очень хотел бы с твоим корешком поговорить…