Змеиный клубок
Шрифт:
Ольга сняла свое прожженное и драное платье через голову, стянула с ног малиновые колготки и в результате осталась в чем мать родила, потому что никакого другого белья на ней не было. Спокойно так, словно бы на месте Лехи собака была или другое животное.
Нет, несмотря на все, баба она была красивая, и фигуру ей еще не удалось испортить. Высокая, даже без каблуков на полголовы выше Лехи. Гладкая, длинноногая, без живота и складочек.
— Загляделся? — спросила Ольга, подбоченясь. — Ничего, верно?
— Нормально, — пробормотал Леха. — Только как-то это…
Он
— Чего «это»? — усмехнулась Пантюхова. — У тебя в деревне бабы так в баню не ходят?
— Ходят… — кивнул Леха. — Только с мужьями.
— А с хахалями?
— Наверно, и с хахалями. Ежели очень бесстыжие.
Ольга звонко захохотала.
— Что по-вашему бесстыжее, то по-нашему — нормально. А потом, Алешенька, — я не ошиблась, тебя так зовут? — ты ведь мне без пяти минут муж. Самый натуральный, со штампиком. Так что нам, милок, привыкать придется. Мужичишка ты, конечно, так себе, это я и на глаз скажу, не пробуя. Но надо ж хоть ради смеха разок потрахаться… Почему не сейчас? Или тебе без венца и аналоя убеждения не позволяют?
— Насчет убеждений, — неопределенно сказал Леха, — это я не знаю. Может, и позволяют. А вот как организм позволит…
— Охо-ха-ха! — покатилась Ольга, хлопнув себя по коленкам. — Так ты что, это самое — «пробабли импоссибли»?
— Не знаю, — хмыкнул Леха, — может, и так. А может, и иначе.
— Ладно, — озорно произнесла Пантюхова, — пошли, отмою задаром…
Леха, стыдливо ежась, вылез из комбинезона и прочей одежды. Глаза бы на себя не глядели. Особенно в зеркале, рядом с Ольгой. Замухрышка он, Алексей Иванович. Ни ростом, ни лицом не удался. Даже шерстью особо не разжился, так, одни кусты ощипанные торчат. Ноги тощие, кривые, все мослы выпирают. Руки все в венах, длинные, аж до колен без малого. От ладони до локтя вроде бы от одного, довольно крепкого, мужика — мышцатые, а от локтя до плеча — от другого, тощего и дряблого. Сами плечи тоже не больно. Ширины мало, да еще и сутулые. Ребра торчат, а брюхо выпирает…
Ну а про остальное лучше ничего не вспоминать. Про то, что для баб интересней всего. Одно слово — срамота. Смотреть не на что. В общем, Лехе от одного стыда за собственную немощь неловко было.
Ольга между тем уже напускала воду в мраморное многоместное диво. Увидев, что Леха уже топает в резиновых шлепанцах под душ, стараясь не замечать добрую хозяйку, одобрила, хихикнув:
— Правильно, ополоснись для начала…
И подала Лехе мыло, мочалку и шампунь темножелтого цвета с иностранной надписью и каким-то персиковым запахом.
Закрыв за собой мутно-прозрачную дверь кабины, намылив голову и зажмурив глаза, Леха почуял себя как-то поспокойнее. Когда ничего не видишь, это даже неплохо. Прямо как в том анекдоте про Петьку и Василия Ивановича.
Сидели, значит, Петька с Василием Ивановичем в штабе, выпивали. Тут налетели белые. Петька кричит:
— Амба, Василий Иваныч, отступать надо!
А тот говорит:
— Чапаев, Петька, никогда не отступал. Ты лучше наливай.
Выпили. Чапаев спрашивает:
— Петька, ты меня видишь?
— Вижу.
— Наливай!
Потом опять:
— Петька,
— Плохо, но вижу.
— Наливай!
Наконец:
— П-Петька, т-ты м-меня в-видишь?
— Н-нет…
— 3-здорово з-замаскировались!
Так и у Лехи. Замаскировался. Прежде всего от самого себя.
Голову мыл до тех пор, пока волосы не заскрипели. Потом также шкуру тер, сдирая грязь и копоть.
Аж мочалка трещала. Руки, ноги — до всего добрался. Душ, конечно, грел и умиротворял. Даже не верилось, что опять попал в человеческие, приятные для жизни условия. Хотя бы и чудом уцелев при взрыве, опять бабахнув кого-то… Но эта какова! Кирпичом по голове одного, пулю в башку другому. И всю чокнутость, какая поначалу была, как ветром сдуло. Крутая баба.
Решив, что достаточно отмылся, Леха вылез из душа. Ольга, расслабленно зажмурившись, возлежала в ванне, заполненной слоем пены так, что торчала только голова, да изредка показывались круглые коленки.
— Ты куда? — услышал Леха за спиной и остановился.
— Да я вроде все…
— А я — не все. Ну-ка иди сюда!
Леха покорно подошел к краю ванной.
— Залезай, замерзнешь! — Это не нежная просьба была, а приказ начальника. Коровин еще с армейских времен был приучен к тому, что команды, отдаваемые в таком тоне, должны исполняться быстро, точно и в срок.
Перекинул ногу, другую через край, опустился в умеренно горячую воду. Пена приятно зашуршала, когда Леха улегся в воду и вытянулся там, опершись плечами о стенку. Расстояние от Ольги было небольшое, к тому же она тут же придвинулась поближе, и где-то там, под переливающимися перламутром пенными сугробами, ее нога скользнула вдоль Лехиной.
— Как водичка? — промурлыкала Ольга. — Греет?
У Лехи где-то в груди сердце зачухало быстрее.
Кровь забегала по жилам. Скользкая и мягкая рука Ольги пронырнула между Лехиной шеей и ванной, пробралась под мышку, ладонь поползла по животу и улеглась на ту самую срамоту, о которой Коровину и думать не хотелось.
— Дай свою лапочку… — прошелестела она, прикоснувшись губами к Лехиному уху. — Погладь киску…
Коровин, конечно, не протестовал, но и не очень активничал. Он просто не упирался, когда Ольга, не снимая левой руки с Лехиных драгоценностей, правой рукой ухватилась за его правую руку и, протянув ее под своей спиной, положила себе на метелочку.
— А другую лапочку — на титечки…
Леха дотянулся левой рукой. Сладко. В воде они по-особому ласковые, эти вымечки. Чуть провел по одной, потом подругой. Ишь, ягодки какие!
Пальчики у нее тоже бойкие попались. Взялись шарики катать, кошелечек пощекатывать, ну и саму главную штуковину ворочать.
Тут Леха стал ощущать, что это самое может еще какие-то трудовые подвиги совершать. Подъем, короче, наметился в рабочем движении. Опять-таки когда своя собственная рука лазит по очень интересной территории, где не только волосики, но и всякие любопытные приятности имеются, то это дело вполне закономерное.
— А мы послушненькие… — поощрительно прошептала Ольга и провела губками по щеке. — Только колючие немножко.