Змеиный клубок

Влодавец Леонид Игоревич

Когда завтрак был в основном закончен — Лехе оставалось лишь допить последний глоток чаю из кружки, и он уже собирался по сложившейся у него традиции опять забраться под одеяло, — произошло нечто необычное.

Коровин ощутил, как под ним тряхнуло пол. И не просто тряхнуло, а прямо-таки сотрясло. Не только пол, но и стены, и потолок, весь дом, судя по всему. Послышался жуткий, оглушительный треск, и целый град кусков штукатурки размером от пылинки и до чайного блюдца обрушился вниз. Слава Богу, те, что размером с блюдце, не долбанули Леху по голове, потому что тогда его точно оглоушило бы, а то и насмерть убило. Один такой кусочек, правда, крепко треснул по кружке с остатками чая и попросту вышиб ее из руки. А другой, поменьше, больно щелкнул по макушке.

Леха оторопело задрал голову и увидел, что потолок, на котором до этого было лишь несколько вполне

обычных мелких трещинок, пробороздила огромная черная, зияющая. Она змеилась и по кирпичным стенам, причем Коровин ясно увидел сквозь нее дневной свет!

Но настоящий ужас напал на Леху тогда, когда стало ясно видно, что эта трещина медленно, но неуклонно расширяется. Там, наверху, за потолком, слышались какие-то трески, скрипы, скрежеты, лязга. А сам потолок прямо как в страшном сне или в фильме ужасов начал ходить ходуном, и куски штукатурки опять сыпанулись вниз. Леха в этот момент шарахнулся в проем двери — единственное место, где не угрожала опасность получить по башке. При этом ему пришлось ногой отбить доску, на которую похитители выставляли еду.

— Эй! — заорал он истошно, изо всей силы гвозданув кулаком в дверь. — Открывай! Дом рушится!

Никто не ответил. А может быть, и ответил, да только Леха не расслышал этого из-за страшного треска и грохота, который вдруг заполнил все вокруг. Потолок лавиной обломков рухнул в комнату. Леха зажмурился, прижавшись спиной к двери, и с ужасом ощутил, что стена, в которой был этот дверной проем, не то шатается, не то вообще наклоняется. Еще секунда — и на свет надвинулось что-то черное. Именно так это отпечаталось у Лехи в памяти. Он взвыл от безумного страха, смертной тоски и бессилия предотвратить собственную гибель, но, инстинктивно пытаясь защититься от этой черноты, вытянул вперед руки и… ощутил, что схватился ладонями за сетку неведомо откуда наползшей на дверь койки. Поверх сетки были еще матрас и одеяло — он успел это запомнить, прежде чем уши заложило от жуткого грохота.

Конечно, сознание Леха потерял, но не насовсем, а только на полчаса, не больше.

Спасла Леху койка. Это он, конечно, понял не сразу. Может, через десять, а может, через пятнадцать минут после того, как открыл глаза и увидел всего в нескольких сантиметрах от лица провисшую сетку с вдавившимся матрасом. На нее грохнулся кусок стены весом в полета кило, не меньше. Не будь койки, а самое главное — ее железного изголовья, на которую пришелся основной удар глыбы, Лехина голова была бы раздавлена, как куриное яйцо. Дужку промяло, прутья погнулись и даже ножки, но Лехина башка отделалась только шишкой от удара о дверь. Теперь он лежал спиной на этой самой двери, но не горизонтально, а примерно под углом в 45 градусов. Ноги упирались в порог двери и, похоже, были целы-невредимы. Вообще вроде бы ничего не болело, только в голове что-то гудело, а в ушах — звенело.

Тем не менее очухивался Леха медленно, еле-еле. Лишь через пять минут он решился поглядеть по сторонам, вниз и вверх.

Кусок стены, в котором находился дверной проем, а в проеме — Леха, в тот момент, когда дом рухнул, отломился где-то на уровне пола второго этажа. Нижняя часть стены повалилась в одну сторону, туда, куда сейчас были обращены Лехины ноги. Другая часть, вместе с Лехой, мертвой хваткой вцепившимся в койку, упала в другую сторону и ребром ударилась об уже развалившуюся нижнюю глыбу. А с тыльной стороны Лехин кусок стены подперла груда балок, кирпичей и досок. Вот он и стоял, а может, и лежал — смотря с какой стороны глядеть — под углом в 45 градусов.

Нет, его не завалило наглухо. Слева, правда, сплошняком громоздились обломки, но зато справа просматривалось пространство, лишь слегка замутненное еще не осевшей кирпичной и известковой пылью. Кроме того, где-то неподалеку что-то горело. Похоже, бензин или какой-то иной нефтепродукт, если судить по вони. Но лаз имелся, и через него вполне спокойно можно было выбраться, если повернуть голову набок, а потом, осторожно подогнув колени, сползти вниз по двери. Так Леха и сделал.

Затем он просунул ноги под прогнувшуюся сетку и искореженную раму кровати, сложился калачиком, скрутился в талии и протиснулся в треугольного сечения дыру, образовавшуюся оттого, что еще один кусок стены раскололся при падении на три части, по прихоти случая изобразив что-то вроде шалашика.

Лаз оказался вполне по габаритам, и Леха, весь измазанный в кирпичной пыли и известке, оказался в своеобразной воронке между нагромождениями обломков. Сверху было небо, чистое, не по-осеннему голубое, но солнца из-за серо-черного

дыма, столбом валившего откуда-то справа, Коровин разглядеть не мог.

Тут Леха перевел дух и наконец-то стал соображать как следует. Например, догадался, что по глыбам кирпича можно подняться наверх. Кое-как у него это получилось. Коровин очутился наверху и смог, несмотря на дым, оглядеться вокруг.

Место было знакомое. Леха находился в облцентре, на окраине, точнее, в бывшем рабочем поселке механического завода. А еще точнее, на территории, именовавшейся в народе «Спецовкой». Когда-то, в начале тридцатых, здесь, в стороне от бараков поселка, за забором и под охраной жили импортные специалисты — Леха точно не знал, американцы или немцы. Им возвели вполне подходящий по тем временам дом, окруженный чем-то вроде небольшого парка со скамеечками, подвели электричество, газ и водопровод.

Потом ихние спецы уехали восвояси, а на их место вселились наши, уже советского розлива, в основном главные специалисты механического. Туг у них были служебные квартиры, довольно большие по метражу. У работяг, само собой, таких не было, они в бараках жили. Но у них и забот было поменьше, и неприятностей. При Сталине начальникам приходилось несладко, и командовали ими круто, жировать особо не давали и подолгу на одном месте усиживаться не позволяли. Кого-то переводили, увольняли, сажали, а на их место новые приезжали. Потом, уже после войны, когда завод расширился и началось массовое жилищное строительство, руководству построили дом получше, а этот заселили молодыми специалистами. Получилась не то общага, не го коммуналка. Еще позже, когда рабочий лосенок совсем сросся с городом и вместо бараков понастроили «хрущевок», завод списал эту порядком изношенную халупу и передал на баланс города. Почему ее тогда не снесли — неизвестно. И вообще, отчего остался забор, «парк» вокруг дома и почему даже не все скамейки изломали, Леха не знал. Все-таки ему краеведение было до лампочки. Он лично бывал тут, в Спецовке, лишь по двум причинам, хотя и многократно. Во-первых, у него были здесь когда-то друзья, а во-вторых, подруги. С друзьями он в Спецовке распил не одну бутылку (а точнее — не один ящик!) «портвешка» и «родимой», а с подругами, помимо распития, пообщался еще более приятно. Пару раз в этих местах Леха получал по морде, но не по злобе, а так, в порядке воспитательной работы, поэтому воспоминания о Спецовке были у него не самые плохие.

Правда, в самом доме, построенном в форме буквы «П», Леха ни разу не был. Тогда, когда Коровин здесь выгуливался, дом уже стоял под капремонтом, который, по самой скромной прикидке, вели двадцать лет, не меньше.

Сейчас, взобравшись на груду обломков, Леха, даже несмотря на свое полуконтуженное состояние, сильно удивился. Ничего особенного не было бы, если б рухнула, рассыпавшись на куски, панельная шестнадцатиэтажка или блочная девятиэтажка. Эти башни легко представить себе завалившимися на бок. Но тут-то был всего лишь двухэтажный дом, простоявший шесть десятков лет, уже давно усохший и просевший, с привыкшим к строению грунтом. Опять же все палочки буквы «П» должны были подпирать друг друга и повышать надежность сооружения. Ну, отвалился бы угол или торцевая стена… Ан нет — все здание лежало в руинах, будто его несколько штурмовиков ракетами и бомбами обработали.

Леха стоял примерно там, где раньше был угол, соединявший левую ножку буквы «П» с перекладиной. По идее, это место должно было остаться целым, если б дом рухнул от ветхости или, допустим, землетрясения средней силы. Если б, скажем, именно этот угол «поплыл», тогда скорее всего сохранился бы другой угол, у правой ножки П. Но нет же — все здание лежало в руинах, от и до. К тому же стены повалило в разные стороны. И Лехе, даже при его шуме в голове, стало ясно, что тут что-то рвануло. То, что над развалинами стоял столб дыма и просматривалось пламя, подтверждало это предположение. Горело жарко и ярко, коптило крепко. Пламя было заметно в двух местах. Но разное, как это ни странно. Один, высокий (метров пять, не меньше), острый, как штык, язык пламени вырывался откуда-то из-под развалин, примерно в середине перекладины буквы «П». Лехиного образования вполне хватило на то, чтоб понять: горит газ, и скорее всего именно этот газ и взорвался, перед этим заполнив подвалы, а может, и первый этаж. Взорвался, разворотив всю эту крепкую, хотя и старую постройку. Рядом с этим факелом, от его жара, занялись какие-то доски или балки. Но был и еще один очаг загорания. Чадные, крутящиеся языки бензинового пламени приплясывали намного дальше от Лехи, но именно от них в небо тянулась серо-сизая полоса дыма.