Змей Рая
Шрифт:
Я застал Сидананду сидящим на полу в окружении детей и зверей. Улыбаясь, он попросил их уйти, но обезьянки так и норовили вернуться, или хотя бы подсмотреть в дверь или окно. Вся обстановка комнаты — стопка книг и медная курильница с горящими сандаловыми палочками. Я присел подле Сидананды, а он предложил мне чай и печенье.
— Вы не похожи на прочих, — сказал он, — вы, кажется, способны жить так, как мы, и потому мне и захотелось пригласить вас разделить со мной это скромное чаепитие.
— Вы говорите, не похож? — отозвался я. — Не знаю. Иногда мне хочется отрешиться от всего, чтобы жить в одиночестве в горах. Эта мечта всегда была со мной, и я даже пытался так поступить, много времени назад.
— Не обязательно жить в горах, — заметил он, —
— Эго? Я не уверен, что хочу преодолеть его; иногда я хочу познать его и пережить во всей полноте.
Молодой свами глядел в сторону, выглядывая через дверь наружу, но с лица не сходила улыбка; там, куда он смотрел, качались на деревьях обезьянки.
Мы продолжили беседу; я узнал, что свами Сидананда пришел сюда из Мадраса, где получил ученую степень доктора экономических наук; а после он отправился в Ришикеш, чтобы посвятить себя монашеской жизни. Этого его поступка я не мог понять: здешний наставник, свами Сивананда, казалось, вовсе ему не подходил. Сидананда куда более склонен к аскезе и самоистязанию, я вообразил, что он, должно быть, достиг высот в науках хатха–йоги и раджа–йоги. А свами Сивананда если когда–то и был аскетом, то давно оставил этот опыт в прошлом, ведь пропетая им песня учила: «немного медитации, немного молитв, немного удовольствий, немного боли, от всего понемногу».
После Сидананда предложил отправиться в зал свами Сивананды на берегу реки — и там мы застали его в окружении свиты монахов, присутствовали и несколько посетителей. Один из монахов, молодой человек с греческими чертами лица, склонился перед наставником: длинные ресницы, опускавшиеся на черные глаза и прямой профиль, делали его похожим на классическую статую. Его занятие состояло в том, чтобы вскрывать конверты и передавать свами письма — а тот бегло прочитывал их, и диктовал короткие ответы. Заметив меня, свами жестом велел сесть рядом с ним; я подумал, что, наконец, настал момент обратиться к свами за советом, и приготовился озвучить тот главный вопрос, который весь день носил на языке.
— Свамиджи, можете ли вы рассказать мне о священной горе Кайлас?
— Почему нет? — ответил он с беспечной улыбкой.
— Когда вы были там, не встречались ли вам отшельники, или монастырь, населенный старыми брахманами?
Он глянул на меня и на мгновение помедлил с ответом.
— Не совсем на горе Кайлас; но не так далеко, есть множество монастырей, один, например, зовется Нианди или Нианди Гомпа. И, разумеется, огромное множество паломников взбираются к подножью священной горы.
— Но есть ли что–то на самой горе? — спросил я. — Нет ли там пещеры? Мой Наставник сказал мне, что его наставники обитали где–то внутри этой горы. Он говорил, что гора полна проходов, и особый свет заполняет внутренние пространства.
— Нет, там ничего нет, — ответил Сивананда. — Может быть, дальше, на другой стороне…
Я вспомнил живописные изображения горы Кайлас, виденные мною в доме Наставника, и все прочие картины священной горы, какие мне довелось видеть. И я замечал на них таинственную тень, возможно, устье пещеры; она помещалась на северном склоне Дирапук.
Уже вечерело, и свами пригласил меня прогуляться к Ганге. Мы сели у реки, и он окунул пальцы ног в воду. Глядя на поверхность
Наступила ночь, и зал ашрама заполнился прихожанами. Заиграли музыканты, лепестки цветов взлетели к сводам, и всё помещение окуталось дымом благовонных возжиганий. Монахи зачитывали стихи Рамаяны, уподобляясь гомеровским грекам, поющим истории о своих героях. Но здесь легенда рассказывала о прошлом божеств, и воспеваемая монахами жизнь была жизнью Бога. А главное — в центре залы присутствовал живой бог: возлежащий на мягком диване, окруженный преданными служителями, в восхищении открывшими рты. Они обмахивали его веерами и осеняли его цветочными вихрями, они бросали к его толстым голым ногам фрукты и монеты. Казалось, они желают выкупать его в молоке, как римского Императора, и осыпать сладкими плодами и карамелью. Время от времени бог брал яблоко и давал его одному из своих фаворитов, или бросал в темный угол, какому–нибудь верному последователю — а те хватали дары в смешанных чувствах смирения и гордости: бог избрал их, предпочел их другим! Этот бог бросил яблоко и мне. Я поймал его на лету и посмотрел в глаза свами, заметив искрящееся там добродушие и некоторое преступное соучастие. Потом Сивананда поднялся и, взяв музыкальную трещотку из металлических палочек и звоночков, принялся петь и танцевать. Жир его тела колыхался складками, но Сивананда уже был вне фактической реальности: он переживал Миф, и отыгрывал свою роль божества.
Я стал гадать: что же на самом деле происходит? Это ли всего лишь пример чрезмерно раздутого эго? Конечно, наше общество рассудило бы именно так. Но в случае, если эго, в том смысле, в котором мы его понимаем, просто нет — что же становится «раздутым»?
В Ришикеше все было настолько иным, что судить о нём в границах собственных ценностей, и называть примером вопиющего тщеславия и гордыни было бы легкомысленно. Ведь подлинной сущностью этой сцены в ашраме были доброта и простодушие: происходящее казалось действом ребяческой и невинной души, попыткой пережить миф, возродить, вернуть действительности прошлое богов.
И всё же, я предпочту не судить об увиденном, поскольку ни в чём не могу быть уверен. Потому что на самом деле я не знаю об этом совершенно ничего.
Самым ранним утром ученики и посетители монастыря отправляются в залу на вершине невысокого холма, где упражняются в гимнастике йоги. В этот самый час молодой свами Сидананда в своей келейке, наверное, погружается в глубины раздумий. Его взор обращается внутрь, к нездешним мирам. На другом берегу реки свами Сукхдевананда, возможно, вновь отправился в затопленную Атлантиду, хотя и возвратился оттуда только вчера. По всей Индии, вдоль обочин дорог и на обрывах гор, паломники размышляют и мечтают, и призывают своих богов, совершая омовения в священных водах. А свами Сивананда, наверное, всё еще спит.
В просторной зале на холме я наблюдал, как выполняются различные асаны. Некоторые йоги умели так втягивать живот, что сквозь него можно было видеть хребет. Другие стояли на головах. В этих упражнениях нет никакого смысла, если выполнять их как простую физическую гимнастику. В отличие от шведских упражнений, они призваны не просто развивать мышцы; скорее, их назначение — тренировка души. Их цель в преодолении тяжести тела и задействовании нервных и психических центров в различных частях организма. И в каждом из упражнений ум играет важнейшую роль: асаны следует практиковать осознанно, ведь они устремлены к цели, выходящей за пределы непосредственного физического мира. Но даже те, кто выполняет эти упражнения, не полностью сознавая их назначение, могут со временем обнаружить ненавязчивые изменения в своей личности. Совсем неосознанно их мироощущение будет изменяться в сторону некоторой умиротворенности. Причина этого в пробуждении определенных психических центров, обычно бездействующих или парализованных.