Змей Рая
Шрифт:
Никакими уговорами мне не удалось убедить сторожа отпугивать обезьян, ведь в Индии обезьяна тоже священна: это живое воплощение Ханумана, обезьяньего короля, помогавшего Раме спасти супругу Ситу из когтей демона Раваны. Хануман проводил Раму на Цейлон и помог перебраться через пролив Маннар. С тех пор народ Индии чтит Ханумана, видя в нем символ завоевания южной империи дравидов, которых считают родственными обезьянам. И поскольку один из дравидов выручил Раму, предав своего брата–демона, потомки арийских завоевателей позже вознаградили его обожествлением.
Обезьян в Индии миллионы, но никому и в голову не придет убивать их. Несколько лет назад при разработке вакцины от полиомиелита обезьян стали использовать в экспериментах, но в парламенте тут же зазвучали гневные требования прекратить такую практику. Индия могла бы
Неподалеку от моего дома располагался квартал, целиком заселенный неприкасаемыми. Этих людей называют хариджан, что означает «божьи дети» — их нанимают подметальщиками, чистильщиками отхожих мест и прачками. Они работают под открытым небом, и я часто слышу их песни, сопровождаемые глухим стуком влажной одежды, которую они выбивают о камень.
На другой стороне улицы, за парком, полным разрушенных мечетей, тянется река Джамна, столь же священная, сколь и Ганга. Когда муссоны приносят дожди, ее разлив угрожает прибрежным деревням, так что их обитатели собирают пожитки в караваны и отправляются в Нью–Дели, пережидая опасность в палатках на старых площадях и улицах. А бурная река несет трупы животных и змей. Воде всегда по силам усмирить огонь и утопить Змея.
На долгих гхатах Джамны сжигают мертвых, увивая их тела гирляндами цветов. Вдоль побережья расположены сотни маленьких храмов, где верующие собираются, чтобы звонкой музыкой труб и колоколов провозгласить творящую силу лингама, фаллоса Шивы. Неподалеку есть и арена, где мужчины в набедренных повязках, натеревшись блестящим маслом, сходятся в борцовских поединках. Совсем рядом примостился небольшой ашрам, или монастырь, посвященный Кришне — богу любви и музыки. В воскресный полдень он становится местом собрания самых разных людей: торговцев и паломников, нищих и святых. Сюда они приходят, чтобы воспеть бога и вновь рассказать о его волшебных приключениях. Вначале напев тянется неспешно, но постепенно ритм учащается, становясь совершенно неистовым — под его гипнотическим воздействием певцы погружаются в транс. Здесь мне доводилось услышать необычайные голоса, здесь я годами наблюдал за тем, как изменяются выражения лиц, когда увлеченные этой музыкой люди проникают в Коллективное бессознательное своего народа. Их глаза наполняются странным блеском, и страсть будто пьянит их.
За исключением немногочисленных завсегдатаев, приходивших каждое воскресенье, публика состояла из постоянно меняющихся скитальцев — и песни их тоже были импровизациями. Однажды я видел нищенку, вначале вскочившую, а потом распростершуюся перед образом бога, упершись в землю головой. Она стала рыдать и смеяться. Музыка продолжала звучать, а она словно совершенно отделилась от всего мира, и ее смех и плач теперь стали единым действием. Лицо преобразилось, и она будто стала мертвецом, умеющим таинственным образом поддерживать в себе жизнь.
Эти воскресные ритуалы богаты давними традициями, и, несомненно, греки времен Гомера пели истории о своих героях схожим образом. Я вспоминаю виденного мной старца, взявшего в руки небольшой музыкальный инструмент, похожий на аккордеон, и начавшего петь. Через короткое время он был уже не стариком, но превратился в самого бога, легенду которого заново переживали завороженные слушатели. Он пел о детстве Кришны, рассказывая о его забавах с гопи и о том, как он танцевал, играя на флейте. Песне старика стали вторить слушатели, и вскоре его экстаз передался всем присутствующим. Библейская борода старика колыхалась вверх–вниз в такт пению, и казалось, что сам бог Кришна пляшет перед нами.
Колоритнейшим персонажем этого ашрама был чрезвычайно старый мужчина — постоянные посетители воскресных церемоний утверждали, что ему далеко за сотню лет. Едва ли это действительно так, но всё же он был очень древним, и при этом даже в самые холодные зимние месяцы никогда не надевал ничего, кроме набедренной повязки. Он не посещал музыкальных собраний, всегда оставаясь в своем убежище и, скрестив ноги, предавался глубоким
Старый Дели хранит множество тайных мест, подобных этому; здесь есть и совсем фантастическая улица, имя которой я уже упоминал: Чандни Чоук.
Чандни Чоук — торговая артерия Старого Дели, содрогающаяся в ударах могучего пульса. В любой час дня необозримые потоки движутся по ней в обе стороны, а по вечерам она вспыхивает разноцветными огнями. Здесь рябит в глазах от автомобилей, конных повозок, трамваев, грузовиков, велосипедов, тонг, рикшей, пешеходов, солдат, музыкантов, процессий, свадебных шествий, слонов, верблюдов, коров, нищих и умирающих на улице людей. Это целая вселенная, громадная и пестрая. Ее берега–тротуары уставлены лотками торговцев, и вся улица — сплошная череда цветочных лавок, бакалейных лавок, кондитерских лавок, антикварных лавок, банков, кинотеатров и храмов. Более состоятельные купцы обитают под крышами собственных магазинов; одетые в белое, они сидят на полу среди ярких цветастых сари, вышитых нитями серебра и золота, надеясь заинтересовать индийских красавиц.
Крупных храмов на Чандни Чоук два, один принадлежит джайнам, другой — сикхам. Религия джайнов современна буддизму и в некоторых чертах ему подобна. Шагая по улице, джайнист внимательно глядит себе под ноги, чтобы не наступить на что–нибудь живое. Он закрывает рот марлей как врач на операции, чтобы случайно не проглотить какое–нибудь крошечное, невидимое существо. Сикхизм же религия гораздо более поздняя, развившаяся за последние несколько веков. Ее последователи не признают ни богов индуизма, ни его священных книг, Вед. Им чужда даже идея каст, хотя исторически сикхизм был основан кастой воинов. У своих истоков джайнизм и буддизм также отрицали представления о кастах, хотя буддизм впоследствии вынужден был их принять. Узнать сикхов можно по множеству черт, выделяющих их среди прочих индийцев: сикх никогда не стрижет волос и не бреет бороды, повязывает на голову тюрбан, а на правом запястье неизменно носит железный браслет. Сикхов не так много, и большая их часть живет на севере Индии, особенно в Пенджабе. Кажется, в Дели они заправляют такси, и очень сложно отыскать здесь шофера, который не оказался бы сикхом в тюрбане. По особым поводам они облачаются в традиционные костюмы и вооружаются мечами, кинжалами и алебардами. Суть религии сикхов — вера в единственность бога, почитаемого ими с великой преданностью. Основал сикхизм гуру Нанак — пророк, глубоко впечатленный бхакти, движением преданного служения, давшим миру также Рамануджу и поэта Кабира. Будучи в первую очередь религией, сикхизм стал попыткой возвысить опасный символизм Змея, и можно сказать, что, несмотря на форменную одежду и кинжалы, в сикхах воплощается смягчение и сглаживание более древних и мужественных пластов индуизма. Философия сикхов, будучи по сути экстравертной, имеет некоторое сходство с магометанством и христианством, и направлена скорее против внешних, а не внутренних демонов.
Высокорослый сикх всегда стоит на страже у дверей храма на Чандни Чоук, одетый в синий тюрбан и такой же синий плащ. В правой руке у него алебарда, а на поясе еще и меч: прежде чем войти в храм, придется снять обувь и покрыть голову. Внутри не смолкают музыка и пение. Мужчины и женщины сменяют друг друга у алтаря и святой книги, написанной гуру Нанаком. Старый жрец с белой от седины бородой стоит подле книги, обмахивая ее веером; их окружает группа музыкантов с традиционными инструментами, аккомпанирующих его движениям. Верующие по очереди бросают монеты в раскрытую воронку, получая взамен сладости и фрукты. Вход в святилище всегда залит водой, поскольку приходящие сюда паломники сменяют друг друга в стремлении сохранять мраморные ступени непорочно чистыми. Здешний свет, цвета и музыка превращают интерьер в сказку «Тысячи и одной ночи».