Змей Уроборос
Шрифт:
Отец, ты хорошо знаешь, что я сражался не в одной доброй битве: я ездил вместе с Милордом и Лордом Голдри Блазко за границу, сражался на поле Кроссби, и был вместе с Милордом Спитфайром, когда он разбил Ведьм на Брима Рейпс, и во время резни под Скалой Тремнира. Но никогда я не сражался так, как вчера.
И никогда я не видел таких подвигов. Например Камерер из Стропардона своим двуручным мечом нанес врагу такой удар, что клинок прошел через ногу всадника, седло и отсек ногу лошади около бедра. А Стримир из Блеквуда, как дьявол вскочил с кучи трупов, и, хотя он потерял шлем и из него текла кровь от трех или четырех страшных ран, сразился с двенадцатью Ведьмами и стал наносить им такие тяжелые удары, что они не выдержали и отступили перед ним: двенадцать перед одним, а ведь незадолго до того он лежал как мертвый.
Но все их великие подвиги казались ничем перед
Я не знаю, сколько времени мы сражались среди палаток. Знаю только то, что это была великолепная битва, и самая кровавая в моей жизни. Но потом мне рассказали, что по другую сторону шла еще более тяжелая работа, ибо там Милорд и его люди пробивали себе дорогу на Сайд. Тогда мы ничего не знали об этом. И тем не менее мы были уверены, что погибнем все до последнего, если Милорд не победит, и еще были уверены, что без нашей атаки сзади Милорд не победил бы никогда. И в этот последний час мы все сражались среди палаток думая только о том, чтобы убить еще одного врага, а потом еще одного, прежде чем погибнуть. Ибо Кориниус бросал против нас все новые и новые отряды силы, и вслед за каждым упавшим на землю врагом появлялись двое новых. И наши люди быстро падали один за другим, и все белые палатки стали красными от запекшейся крови, нашей крови.
Отец, ты помнись что когда я был совсем маленьким мальчиком, мы с друзьями плавали в глубоких озерах Тиварандардейла, и играли в игру: один мальчик хватал другого и держал под водой до тех пор, пока хватало дыхания. Мне кажется, что во всем мире нет более страстной и болезненной жажды, чем жажда воздуха в тот момент, когда тебя держат под водой, а ты не можешь освободиться, но и нет большей радости чем тогда, когда ты выныриваешь на белый свет и сладкий воздух вливается в твои легкие. Вот так и мы уже попрощались с надеждой спастись и знали, что живем последние минуты; и тут мы внезапно услышали рога Милорда, которые трубили атаку. И прежде, чем мы, удивленные до глубины души, смогли сообразить, что это означает, на нас нахлынула битва и разметала по сторонам, как тогда, когда внезапный шквал обрушивается на воду в озере; и огромная масса врагов, со всех сторон окружившая нас сталью, качнулась вперед, на нас, потом назад, потом опять вперед, смущенная и колеблющаяся. Мне показалось, что в наши руки влилась новая сила, а наши мечи открыли свои рты. Ибо на севере мы увидели эмблему Гелинга, кометой летавшую к нам; а за ней сам Милорд, вырвавшийся вперед, и Зигг, и Астар, и сотни наших всадников, прорубающие путь к нам, как мы прорубали к ним. И настало для нас время жатвы и время платы за те кровавые часы, что мы сражались за свою жизнь среди палаток на Крозеринг Сайд, пока Милорд и его люди с другой стороны ярд за ярдом продвигались вперед, к победе, несмотря на численный перевес Ведьм. И вот, прежде чем мы сами поняли это, день остался за нами, и победа, и враг был разбит. Вот так закончилось самое великое сражение из тех, что видели живущие на земле люди.
А этот фальшивый король Кориниус, хотя и сумел дожить до конца битвы, убежал с немногими людьми из этой страшной бойни, и, как позже выяснилось, сумел добраться до Аурвоча и с тремя или четырьмя кораблями отплыл в открытое море. Но большую часть флота они сами сожгли в гавани, ибо не хотели, чтобы он достался нам.
Милорд приказал подобрать всех раненых и вылечить их, друзей, врагов, все равно. Среди них нашли короля Лаксуса, получившего в голову
Он гордо посмотрел им в глаза, как подобает солдату. Потом заговорил и сказал Милорду: "Мне больно, но я не вижу позора в том, что нас победили в равной и грандиозной битве. Но я проклинаю свою злую судьбу, ибо остался жив и не погиб в честном бою. Ты, Джусс, можешь снести мне голову, ибо я предал тебя три года назад. И поскольку я знаю твою благородную и любезную натуру, я не собираюсь просить тебя о милости, но призываю не медлить и сделать это прямо сейчас".
Милорд стоял, как отдыхающий боевой конь. И протянул врагу руку. "О Лаксус, — сказал он, — я дарю тебе не только голову, но и твой меч, — и здесь он протянул Лаксусу меч, рукояткой вперед. — Что касается твоих деяний во время битвы при Картадзе, пускай время, которое покрывает пылью все на свете, набросит пыльный покров и на память о твоем предательстве. С того времени ты показал себя истинно благородным врагом, и таковым мы и будет считать тебя впредь".
И Милорд приказал привести Лаксуса к морю и посадить его на корабль или лодку, ибо Кориниус все еще держался поблизости от берега, выжидая, не появятся ли еще его люди, которых можно будет спасти.
Когда Лаксус уже готовился уйти, милорд Брандох Даха заговорил с беззаботным видом, как если бы вспомнил о чем-то ничтожном, случайно пришедшим ему на ум: "Милорд, — сказал он, — я никогда не просил одолжения ни у кого. Но поскольку мы обмениваемся благородными поступками, быть может вы передадите мое приветствие Кориниусу, ибо нет у меня другого вестника".
И Лаксус ответил, что он с удовольствием сделает это. И тогда его высочество сказал: "Скажи ему, что я не порицаю его за то, что он не подождал нас на поле после проигранной битвы, но позорно сбежал, ибо это было бы слишком просто и против принципов настоящего солдата: он только напрасно потерял бы жизнь. Но я порицаю изменчивую Фортуну, которая не дала нам сегодня встретиться и разрешить все дела между нами. И еще скажи ему, что в моем доме он вел себя как свинья или грязная обезьяна, но не как человек. И попроси его прежде, чем он поплывет домой, придти на берег моря, где не будет никого, кроме меня и его, и там мы подведем счет нашим разногласиям. И мы все клянемся, что он сможет спокойно вернуться на корабль и никто его не будет его преследовать, если он победит меня или я пощажу его, если он запросит пощады. И если он не примет этого предложения, я назову его трусом и подлецом, и весь мир назовет его так же".
"Сэр, — сказал Лаксус, — я слово в слово передам ваше послание".
Я не знаю, отец, сделал ли он это. Но если сделал, то, похоже, Кориниусу это совсем не понравилось. Ибо как только Лаксус поднялся на борт, корабль поднял все паруса и уплыл в открытое море; больше мы его не видели.
Юноша замолчал, и какое-то время все трое сидели, не произнося ни единого слова. Слабый ветер шевелил листву дубов Тиварандардейла. Солнце уже спустилось за величественный Торнбэк, и наполнило своей славой все небо, от края до края. Пятнистые облака, через которые просвечивало небо, покрыли все небеса, оставив чистым только запад, где между облаками и землей открылась большая арка чистого воздуха, лазурного и, казалось, горящего, ибо так чист и глубок был он, и так наполнен теплом; не было в нем ни грубой синевы полдня, ни роскошной синевы приближающейся ночи, но яркая небесная синева, отороченная зеленым, глубокая, нежная и тонкая, как душа вечера. Поперек этого окна в облаках плыл потрепанный облачный меч, жестокий и железно-темный, с острыми краями, из которых торчали зубы, сиявшие как раскаленные угли. Над аркой плыли бледно-розовые облака, а еще выше зенит казался мрачным черным опалом, темно-синим, грозово-серым и испещренным пятнами огня.
XXVII. ВТОРАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ В ЧЁРТЛАНДИЮ
ГОРЕЛ последний уголек жаркого лета, когда они собрали жатву на Крозеринг Сайд. Пришла осень, за ней зима, потом дни начали удлиняться — год вернулся. С первым дыханием весны гавани наполнились военными кораблями, и их было больше, чем когда-нибудь видели в Демонландии, и изо всех концов страны — от восточных островов до Биланда, от Шалгрета и Келиаланда до мысов под Римон Армон — стали собираться солдаты со своими лошадьми и оружием.