Змея, крокодил и собака
Шрифт:
Взглянув на содержимое, он слегка присвистнул, но воздержался от комментариев, пока тщательно не осмотрел оба скипетра, и когда он поднял глаза на моё лицо, они сверкали прежним синим огнём археологической лихорадки.
– Если это подделки, то самые лучшие из всех, что я когда-либо видел, а вы с Вандергельтом пошли на нешуточные затраты, чтобы обмануть меня.
– Они настоящие. Мы не обманываем вас. Даже Сайрус не видел их, Эмерсон. Он знает об этом не больше, чем наш неизвестный враг, который собрал те же улики,
– Неизвестный? Не для меня.
– Как? – воскликнула я. – Вы узнали его?
– Конечно. Он отпустил бороду, покрасил её вместе с волосами, и выглядел старше... вернее, – задумался Эмерсон, – так и следовало ожидать, поскольку он и есть старше. Никаких сомнений. Ну-ну. Это объясняет его не укладывающееся в рамки поведение. Я не мог себе представить, почему он так злобно ведёт себя, поскольку я был одним из тех немногих, кто защищал его. Какой печальный мир, когда жадность оказывается сильнее, чем благодарность, и жажда золота заставляет забыть о дружбе…
– Мужчины на редкость наивны, – провозгласила я. – Самая распространённая реакция на оказанное добро – негодование, а не благодарность. Он, вероятно, ненавидит вас даже больше, чем осуждавших его. Значит, это был мистер Винси. Мне показалось, что я узнала его голос.
– Вы знаете его?
– Да. А вот его кот. – Я указала на Анубиса, свернувшегося на диване. – Он попросил нас – к чёрту его наглость! – заботиться о животном, пока он будет в Дамаске.
– В Дамаске он, конечно, не был, – согласился Эмерсон. – Хорошо, давайте перейдём к делу вместо блуждания по женской привычке вокруг да около. Винси находится на свободе, и было бы крайней небрежностью полагать, что он откажется от своего замысла. А сейчас у него ещё больше поводов досадовать на меня – после того, как я так изящно покинул его. Я мог бы... Что случилось? Вы поперхнулись? Выпейте стакан воды и перестаньте отвлекать меня.
Момент явно не благоприятствовал напоминанию, что побег Эмерсона не был ни изящным, ни осуществлённым им самолично. Захлёбываясь негодованием, я хранила молчание. Эмерсон задумчиво продолжал:
– Я мог бы выследить и поймать его, наверно, но будь я проклят, если позволю ему вмешиваться в мою профессиональную деятельность больше, чем он уже сделал это. Если я ему нужен, он явится за мной. Да, так будет лучше всего. Я могу заняться своей работой, а если он вернётся, я с ним разберусь.
Я размышляла, как лучше отреагировать на это самодовольное заявление, но тут услышала, что кто-то приближается. Шаги принадлежали Сайрусу, их быстрый темп вызвал покалывание кожи на затылке – знак тревоги. Он почти бежал, и, приблизившись к двери, закричал:
– Амелия, вы здесь?
– Минуточку, – отозвалась я, выхватывая коробку у Эмерсона и торопливо возвращая её в тайник. – Что случилось, Сайрус? В чём дело?
– Большая неприятность, по-моему. У нас незваная гостья!
* * *
Как
– Вы прерываете профессиональную дискуссию, – прорычал он. – К чему эта суета?
– Незваная гостья, – напомнила я ему. – Кто? Где?
– Здесь, – ответил Сайрус.
Один из матросов втолкнул её в комнату. Судя по платью, это была женщина, хотя изношенные чёрные одежды полностью скрывали её фигуру, а пыльная вуаль позволяла видеть лишь пару испуганных тёмных глаз.
– Это бедная деревенская женщина, сбежавшая от жестокого мужа или отца-тирана, – воскликнула я, мгновенно проникшись к ней симпатией.
– Тысяча чертей! – выругался Эмерсон.
Он сидел, выпрямившись и скрестив руки. Её глаза остановились на его лице; внезапно она вырвалась и бросилась к его ногам.
– Спасите меня, о Отец Проклятий! Я рисковала своей жизнью ради вас, и теперь она висит на волоске.
В этот день, казалось, в воздухе постоянно витают преувеличения, подумал я про себя. Она попыталась удержать охранника-убийцу от входа в камеру Эмерсона, но как об этом мог узнать зловещий главарь? И та ли это женщина? Её голос звучал по-другому: более хриплый, более глухой, с отчётливым акцентом.
– Вы в безопасности рядом со мной, – сказал Эмерсон, изучая склонённую чёрную голову (я радостно отметила – с достаточно скептическим выражением). – Если говорите правду.
– Вы мне не верите? – Оставаясь на коленях, она откинулась назад и отбросила вуаль с лица.
Я вскрикнула в ужасе. Неудивительно, что я не узнала её голос – на опухшей шее чернели отпечатки пальцев. Её лицо также изменилось до неузнаваемости – вздувшееся и пятнистое, со следами жестоких ударов.
– Вот что он сделал со мной, когда узнал, что вы сбежали, – прошептала она.
Жалость не полностью уничтожила мои подозрения.
– Как он узнал... – начала я.
Опустив вуаль, она повернулась ко мне.
– Он избил меня, потому что я проявила сострадание и потому… потому, что он был зол.
Лицо Эмерсона оставалось бесстрастным. Те, кто никогда не видел демонстрации кипящего моря чувств под сардонической внешней маской, возможно, считали его равнодушным, однако я знала: он вспомнил о молоденькой женщине, которую не смог спасти от отца-убийцы[163]. Но ничего не отразилось в его голосе, когда он грубо отрезал:
– Найдите ей комнату, Вандергельт. У вас на судне достаточно свободных мест.