Змея
Шрифт:
Девушки тоже молчали. Сначала им в голову ударили пряные капли со дна чашек с кофе, и совсем ненадолго они ощутили некое пьяное единение с парнями. Теперь же туман рассеялся, и наступило раскаяние. Одна из них опустила окно и выставила руку наружу — так обычно делают девушки, катаясь на лодках. Вторая подперла рукой подбородок и недовольно поглядывала на кавалера. Еще совсем недавно ей нравился его волевой подбородок, высокие скулы, иссиня-черные волнистые волосы. Теперь же, поглядывая на него, она замечала, что подбородок толстоват, скулы пошли красными пятнами, а глаза косят.
Автомобиль свернул к тротуару и с мягким толчком остановился. Парни вышли и сперва деловито обозрели дом.
Вход, как всегда, был через кухню, и парни подумали: наверно, третий этаж, большая кухня с холодильником, широкая тахта и приличный граммофон. Но отпирать дверь девушки не торопились. Та, что в перчатках, медленно сняла перчатку с правой руки и протянула Патлатому маленькую, белую, как мороженое, девическую ручку, но тот никак не отреагировал, и тогда она протянула руку Балагуру. Тот тоже не понял, чего от него хотят, и тогда девушка в перчатках нервно закашлялась и сказала, отступив поближе к двери: ну до свидания, мальчики, еще увидимся. Ее подруга повернулась к ним спиной и принялась звенеть связкой ключей. Наверху кто-то вышел на балкон с кошкой на руках, и та замяукала на всю улицу.
Тише, тетя, сказала девушка с перчатками, попыталась зайти в подъезд и запереть за собой дверь, подруга придержала дверь, пропуская ее вперед, но Патлатый быстро поставил ногу в дверной проем. Схватил девушку в перчатках за запястье и слегка повернул — не слишком сильно, не сказать, чтобы жестко, но достаточно, чтобы его намерения стали ясны. Его и раньше пытались надуть всеми этими красивыми словами, а иногда так и вообще ничего не получалось, но так, чтобы поехать на такси к девушке домой, а потом не подняться вместе с ней наверх, — такого с ним еще не случалось.
В другой, обычный день они бы, может, и не расстроились. От увольнения оставалось еще несколько часов, пошли бы на Юргорден или просто прогулялись под липами на Страндвеген.
Но сегодня живший в них страх привел их в отчаяние, и этот страх надо было куда-то деть. Страх делал их дерзкими и безрассудными, хотя на самом деле характер у обоих был совсем не такой. Они понимали, что их просто разорвет, если они не найдут выхода этому отчаянию, если не смогут перейти грань, которую раньше не переступали. Их до смерти пугала возможность упустить шанс. Им почему-то казалось, что если дверь захлопнется у них перед носом, то все пропало, и риск придал силы их кулакам и голосам.
Это еще что за шуточки, рявкнул Патлатый, придерживая дверь плечом, Балагур тоже присоединился к нему, расширив брешь в обороне. Вы что, решили, что мы вас довезем на авто до дома, а потом нас можно просто выставить, с горячностью заявил он с оскорбленным видом и щелкнул выключателем.
Весь дом встрепенулся, и с крыши, немного поколебавшись, закапал свет. Девушка в перчатках сдалась. Пожала плечами, было видно, как кожа под шелковой блузкой подрагивает, словно рябь на воде. Ладно, но ведите себя тихо, потому что майор уже лег спать. Гуськом они вошли в подъезд, где едва уловимо пахло жареной рыбой и луком, и поднялись по узкой, до блеска начищенной лестнице.
Черт возьми, теперь он, значится, майор, в кафе-то говорила, что торговец, сказал Патлатый, притворяясь, что обманщица задела его чувства. Вторая девушка, которая не так держала фасон, как ее подруга в перчатках, захихикала. Балагур шел последним, и теперь ему казалось, что вместо шляпы на голову давит целый подъезд, а под ним бродит смесь коньяка с лимонадом.
На этот раз этаж попался второй. В столовой и правда
И тут их прекрасные планы рухнули в один момент. В дверь тихонько и явно дружелюбно, но тем не менее настойчиво постучали. Все четверо вздрогнули и резко нахмурились, прислушиваясь. Из-за двери раздался тихий, ласковый голос: милые, можно ли к вам?
Не успели они ответить, как дверь открылась, и в проеме показалась голова. Там она и осталась, как будто была приделана не к телу, а насажена на палку, как у игрушечной лошадки. У головы были вьющиеся светлые волосы, маленькое, розовощекое и гладкое личико, не выдававшее возраст, — как будто у долго пролежавшей под дождем куклы. Потом в проеме все-таки появилось тело — худощавое, слегка искривленное, в аккуратном кукольном платьице с кружевным воротничком и манжетами.
Девушка в перчатках серьезно и строго посмотрела на остальных, но девушка попроще прошептала: эта старушка — мама нашего торговца. Обе подскочили с тахты, будто в комнату вошла учительница. Старушка ласково посмотрела сначала на одну, потом на другую и сказала спокойным, учительским голосом, который на удивление оказался не похож на звуки, издаваемые куклой, если ей нажать на живот: мы там сидим и скучаем, дорогие, вот и решили попросить молодежь зайти к нам, хотя молодежь, наверное, хочет побыть наедине.
Девушка в перчатках поняла, что это ее шанс закрыть дверь у друзей перед носом, и радостно закивала, как молодая лошадка, закусившая удила, а вторая, которая была готовенькая, тоже согласилась, хоть и без особой охоты.
Старушка с кукольным личиком повернулась и зашаркала по коридору. Девушки устремились за ней, стараясь не отставать. Парни, справившись с разочарованием, пошли следом, но перед уходом Балагур наклонился к бра и дернул за веревочку так сильно, что та осталась у него в руках. Засунув ее в карман, он на какое-то время испытал облегчение.
Коридор резко свернул и вывел гостей в комнату с эркером. На стенах были зеленые обои с рисунком, напоминавшим лунный пейзаж. По обе стороны от входа висели многочисленные натюрморты — настоящее кладбище натюрмортов. Отсортированы они были с толком: слева висели южные фрукты и садовые плоды, а справа — рыба, ярко-красные раки, омары с огромными клешнями и выглядевшие слегка просроченными креветки.
Патлатый немного оправился от бунта на корабле и решил выпустить пар, чтобы не взорваться. Махнув рукой на стены, он громко и отчетливо произнес: старик-то ваш, видать, рыбой да овощами торгует. Девушка в перчатках обернулась и неодобрительно посмотрела на него вытаращенными глазами, а ее подруга оставила после себя узкую полоску смеха.