Змея
Шрифт:
Внезапно в мире Сёренсона все кардинально изменилось: зеленые листья съежились и превратились в крошечные почерневшие кончики пальцев. Беззаботное чириканье воробьев стало оглушительным, как стук шариков в шаробане, а веселые возгласы игравших девочек превратились в тревожные, ничего хорошего не предвещающие крики. Кольцо ужаса с невероятной точностью сомкнулось вокруг песочницы и игравшего в ней мальчика. Мужчина и его тень наступали на него сразу с двух сторон — спереди и сзади. Сёренсон чуть было не закричал: беги, беги, спасайся, но мальчик все равно бы не услышал его из-за сомкнувшегося кольца. Ему вдруг стало холодно, солнце скрылось, и крыша дома звонко чокнулась со стеной школы.
Тем временем черный человек оказался в песочнице, достал
Но его тень уже умерла, и мир Сёренсона перевернулся обратно с головы на ноги. Листья снова зазеленели, дома выпрямились, а игравшие в лапту девочки снова стали весело и беззаботно перекрикиваться. Кольцо ужаса и неизвестности лопнуло, и теперь Сёренсон точно знал, что будет дальше. Черному человеку трудно было что-либо скрыть от Сёренсона — казалось, тот видит его насквозь. Поэтому он совершенно не удивился, когда мужчина с мальчиком встали: мужчина — решительно, мальчик — неуверенно. Он не удивился, когда черный человек запихнул мальчику в карман спрятанный в чехол ножик, когда черный человек взял мальчика за руку и повел его за собой. Рука мальчика вяло висела, будто приклеенная жевательной резинкой, он еле волочил ноги, как будто тротуар был намазан клеем. С подоконника нехотя сорвался голубь, замахал крыльями и уселся у сточной канавы. Мяч описал свистящую дугу над площадью и бомбой упал на стайку воробьев, распугав их, и те истерически запищали. Мальчик оглянулся и грустно посмотрел на них. Тогда мужчина похлопал его по тому карману, в котором теперь лежал ножик, и ребенок окончательно сдался. У школы они завернули за угол и быстро нырнули в переулок.
Сёренсон встал и медленно пошел за ними.
Выйдя из переулка, он увидел их вдалеке, будто заглянул в колодец. Босоногий мальчик с трудом шел по булыжной мостовой. Рукоятка ножа торчала из кармана штанишек. Мужчина уверенно шел впереди, Сёренсон посмотрел на его походку и понял: он — моряк, а нож наверняка купил в Обу или Лувисе.
Совершенно без участия Сёренсона в голове началось заседание по установлению личности неизвестного. Комиссия закрыла за собой дверь, повесив на застекленную часть голубую табличку с надписью: «Просьба не шуметь и ничего такого не думать». Краснощекие мальчишки-посыльные засновали по извилистым коридорам с кипами материалов, ряды папок росли, комиссия уже потирала руки, предвкушая итоговый отчет. Несколько членов комиссии стояли в коридоре и громко сплетничали про сделанные выводы, чтобы начальник не вышел из себя от нетерпения. Но через неплотно притворенную дверь ему удалось разобрать всего несколько слов: моряк и нож.
Бульвар влился в огромное каменное море Слоттсбаккен. Указательный палец обелиска твердо стоял на ветру. Все трое повернули к воде, перешли через мост Шепсбрун и свернули за угол. Последние лучи солнца утонули в витражах церкви Шепсхольм, сумерки накрыли аллеи Кунгстрэдгорден голубой сеточкой для волос. Они шли вдоль Норрстрёма, мальчик вытащил ножик из кармана и вел им по парапету. Элегантно одетые люди оборачивались и неодобрительно смотрели на босоногого мальчишку в обносках, который позволял себе нарушать их по-китайски умиротворенный вечер.
В море людей на острове Норрбру Сёренсон на какое-то время упустил их из виду. По мосту только что прошел полк пехотинцев, и в бутылочном горлышке перед замком образовалась пробка. Транспорта скопилось очень много, гудели моторы автомобилей, звенели трамваи. Между автомобилями, дребезжа крыльями, ловко лавировали велосипедисты. Сёренсону удалось протолкнуться
Наконец он выследил их на мосту. Голые ноги мальчика и пара кривоногих офицерских сапог. Перегнувшись через перила, он посмотрел в воду, чтобы не встречаться с ними взглядом. Какой-то рыбак наловил корюшки и отчаянно греб к берегу против течения. Сёренсон прикрыл глаза и услышал, как сапоги протопали мимо. Мальчик прошел так близко от него, что он мог бы с легкостью схватить его за руку и увести оттуда, спасти.
Мог бы, но не стал. Я не могу, думал он, это привлечет слишком много внимания. Еще может и полицию вызовут, а тогда все пропало. Если ты мобилизован, они ж за каждым твоим шагом следят, даже если ты простой рядовой. Но тут другой голос — у него в голове часто наперебой кричал целый хор голосов — презрительно сказал: не пытайся нас обмануть. Ты просто-напросто трус. Отступись, иди выпей пивка, тебе ж этого хочется.
Но он продолжил идти за ними. В киоске на мосту Норрбру мужчина купил мальчику мороженое в качестве последней выплаты. Оно таяло в потных мальчишеских ручках, белые капли падали на черную оберточную бумагу асфальта. Не смотревшие под ноги прохожие наступали на капли, и те превращались в серые зигзаги, тянувшиеся до самого киоска. Там они остановились, мужчина что-то купил мальчику, который жадно ткнул грязным пальцем в витрину. Он не держал мужчину за руку, и Сёренсон легко мог бы схватить его, побежать с ним по улице Стрёмгатан и затеряться в толпе.
Однако он просто медленно шел за ними по набережной, держась у самого края. На причале у Гранд-отеля стояло всего два корабля, из труб не валил дым, иллюминаторы зияли пустотой. Набережная напротив сада Кунгстрэдгорден опустела, никаких ящиков с селедкой и контейнеров с клубникой. Селедка блестела кое-где на камнях. Вода у края набережной закручивалась в таинственные водовороты, унося грязные обрывки бумаги, яичную скорлупу и использованные средства предохранения — весь мусор, который обычно окружает корабли в больших портах. Сёренсон посмотрел вдаль и увидел, как по синей в сумерках воде ползет паром. Отсветы его огней сверкали, словно пузырьки газа в минеральной воде. Он тихонько ударил сапогом по швартовочному кольцу, и то неожиданно звонко зазвенело.
Обогнав их, он все время внимательно прислушивался к тому, что происходит за спиной, и когда услышал высокий беспокойный голос мальчика, тут же наклонился к кольцу и пришвартовал к нему свой страх. Они прошли мимо, Сёренсон немного подождал и снова пошел за ними, но теперь старался держаться подальше. Потом миновали первый белый корабль и выставленные штабеля ящиков с селедкой.
Слава богу, мимо идут, подумал он, потому что теперь любая отсрочка воспринималась как подарок небес. С веранды Гранд-отеля доносилась струнная музыка, окутывая открытые окна сетями и ловя в них прогуливающихся неподалеку прохожих. Медленно ползший по воде паром запрыгал на высоких волнах на мелководье, с трудом подбираясь к берегу. Вокруг трубы второй яхты с криками носились чайки, бросаясь на висевшие на бортах шлюпки. Только бы не туда, подумал он и похолодел. Набережная закончилась, и выбора особо не оставалось, и Сёренсон понял, что все это время он шел и мечтал, чтобы набережная никогда не кончалась, чтобы ему не пришлось ничего делать. Он понял, что начал идти за ними в надежде именно на это. Ему казалось, что они будут идти бесконечно и ему не придется ничего делать — просто потихоньку толкать перед собой тачку с несовершенным действием, но теперь ему захотелось отпустить ручки, пустить тачку под откос и самому прыгнуть в кювет. Когда дошло до дела, оказалось, что прыгать в кювет еще страшнее, чем не прыгать.