Змия в Раю: Роман из русского быта в трех томах
Шрифт:
Зиновия опустилась в кресло и сделала это так, что Феофан оказался зажатым в углу. Он покраснел. Она видела, какие мучения доставляет ему, и это ее забавляло.
— У тебя такой страдальческий вид, — участливо произнесла она. — Ты слишком много учишься, мне об этом уже твои родители сказывали, но это и по тебе заметно. Как глупо проводить прекрасные дни молодости, уткнувшись носом в книгу! Господь сотворил нас, чтобы жить, а ты, ты не живешь, ты влачишь жалкое существование, однако я возьму вас всех под свою опеку и тебя в первую очередь, благодаря мне ты должен познакомиться с жизнью.
— Такой профессор был бы гораздо приятнее
— Я с удовольствием займусь твоим обучением и держу пари, ты будешь с удовольствием у меня учиться.
— Без сомнения.
— А начну я с того, — сказала Зиновия, — что приглашу вас троих со мной отобедать.
— Это будет для нас большой честью, — запинаясь, пробормотал Данила, крепкий рослый парень семнадцати лет со светло-русыми волосами и непримечательным лицом. Его брат Василий казался куда более интересным. Несмотря на свой нежный возраст — шестнадцать лет, — он уже был героической личностью малорусской истории. Его голова, напоминающая голову Костюшко на лубочном ярмарочном изображении, красотой отнюдь не блистала, но именно отталкивающее в чертах его лица и производило впечатление. Василий ограничился тем, что откинул назад длинные пряди каштановых волос и отвесил гостье поклон.
Процессия двинулась. Впереди шли Зиновия с Феофаном, оба Черкавских — за ними. Зиновия без церемоний взяла под руку своего племянника, оказавшегося в дверях одновременно с ней, и тем накрепко приковала его к себе. Когда Зиновия говорила что-то или смеялась, три студента делали испуганные физиономии. Их смущение еще более усилилось, когда они вступили в ресторанный зал гостиницы. Данила споткнулся о саблю какого-то гусарского офицера, Феофан положил свою шапку в плевательницу, а Василий едва не брякнулся мимо стула на пол. Однако изысканное меню и хорошее бордо сделали свое дело. И к тому времени, когда дошло до десерта, трое наших студентов уже не на шутку разгорячились. Данила восхищался браслетом на запястье Зиновии, Феофан пил за ее здоровье, а Василий завел разговор о Пушкине. В завершение все трое поцеловали ей руку. Потом она пригласила новых друзей в свой номер и в легкой непринужденной беседе сумела окончательно расположить их к себе, доверительно с ними сблизиться. Внезапно Данила в ужасе посмотрел на часы.
— Прошу прощения, но нам уже давно пора отправляться на лекцию.
Молодые люди поспешно откланялись.
— Когда ты снова освободишься? — спросила Зиновия племянника.
— После четырех.
— Хорошо, сейчас я немного передохну после обеда, а в половине пятого буду у тебя. Мне у вас понравилось, настоящее студенческое хозяйство! Адье!
Она снова поцеловала его.
В этот день пожилой профессор как раз приступил к анализу творений Гомера. При чтении стиха: «Ибо бессмертной богине подобна была она, право, / Лилейным лицом и небожителям свойственной статью», Феофан непроизвольно взглянул на Данилу, тот мгновенно понял его и согласно кивнул.
Когда они покидали аудиторию, Феофан едва слышно спросил:
— Ты о ком давеча подумал?
— О твоей тете, о ком же еще. Красивая она женщина.
— Эти руки, — пробормотал Василий, — точно выточенные из мрамора!
Когда они пришли домой, Зиновия уже была там. Ее шляпка и манто лежали на кровати Феофана, а сама она удобно устроилась в кресле, соорудив из толстого латинского словаря скамеечку для своих маленьких ножек, и попыхивала папироской.
— А вот и вы, — радостно
— Охотно, если вы позволите, — сказал Василий. — Однако такого рода коллегу иметь опасно — кто тогда станет обращать внимание на профессоров?
— Весьма галантно, — отметила Зиновия, — бери с него пример, Феофан, ты совершенно за мной не ухаживаешь, хотя это, собственно, твоя прямая обязанность.
Феофан растерялся, он не знал, что ему говорить, и нервно теребил пуговицу на сюртуке, пока та не оборвалась. К счастью, в эту минуту в комнате появился официант из гостиницы и принес несколько бутылок вина. Когда он удалился, Зиновия попросила штопор и бокалы. Феофан откупорил бутылки, Данила подал бокалы, Василий накрыл стол.
— Так, а теперь давайте выпьем и споем, — сказала Зиновия и чокнулась со студентами.
— Твое здоровье, — провозгласил Феофан.
— Виват, — вскричали братья Черкавские.
Все дружно осушили бокалы. И Зиновия великолепным голосом начала петь: «Gaudeamus igitur, juvenes dum sumus». [32] Студенты радостно вторили ей. После третьей строфы Зиновия весело вскочила на ноги.
— Да вот же рапиры, — воскликнула она, — маски и перчатки. Кто умеет фехтовать? Я вызываю его на поединок.
32
«Будем веселиться, пока мы молоды» (лат.) — старинная студенческая песня.
— Лучше всех из нас фехтует Феофан, — сказал Данила.
— Итак, вперед.
Стол был отодвинут в сторону. Зиновия с помощью Василия закрепила у себя на груди кожаные латы, надела проволочную маску и натянула на миниатюрную ручку огромную фехтовальную перчатку. Данила подал ей рапиру. Феофан занял позицию напротив. Они отсалютовали друг другу и приготовились к бою. Зиновия сразу кинулась в атаку, и удовольствие было видеть, как ее стройное тело изгибается в талии; как элегантно и грациозно пухленькая рука проводит обманные движения и наносит удары. Она настигла Феофана раз, настигла другой, он отступил, и исход поединка был теперь предрешен. Она загнала его в угол, разоружила ловким выпадом и приставила ему к груди острие рапиры.
— Признаешь себя побежденным, а?
— Я складываю оружие.
— Его у тебя больше нет, — задорно произнесла она, — но впредь поостерегись оскорблять меня; если нам случится драться на дуэли, тебе худо придется. Так, а теперь поцелуй мне руку.
Феофан повиновался, и на сей раз с воодушевлением. Три студента были совершенно очарованы. Им еще ни разу не случалось сколько-нибудь близко подходить к даме, а тут рядом оказалась такая женщина. Вино довершило остальное.
Под конец Феофан сидел на латинском словаре у ног Зиновии, Данила пододвигал свой стул все ближе и ближе к ней и с пылкой нежностью пожимал ей руку, а Василий впал в поэтический раж и разглагольствовал о темных звездах, темных дорогах и темных чувствах — все в нем внезапно сделалось темным. Между тем Зиновия спокойно закурила папироску.
— А вы, господа коллеги, не курите?
— Нет, благодарю, мы… мой отец, знаете ли… — запинаясь, пролепетал Данила.
— Разделяет подобные предрассудки, — добавил Василий.