Знахарь

Сапегин Александр Павлович

Тут с улицы донёсся нехарактерный для больницы треск бьющегося стекла. Перехватив пистолет и сняв его с предохранителя, Владимир попрыгал к окну. Вовремя! В разбитый стулом витраж первого этажа, который располагался напротив лестничного марша, ловко выпрыгнул «интерн». Приземлившись на землю, парень выхватил из-за спины воронёный «ствол» с набалдашником глушителя,

Бах! Бах-бах! Целил Владимир в корпус. Только дурак стреляет с неизвестной пукалки в голову. Тут бы в тело попасть, не говоря уже про молоко и ворону на дереве, тем более до киллера было метров двадцать пять - тридцать. Так и вышло, первая пуля чиркнула убийцу по бедру, вырвав клок ткани и пробороздив мякоть, остальные ушли в молоко. Бах-бах! Новая серия выстрелов отвлекла японского засранца, попытавшегося

спрятаться за деревом, от выпрыгнувшего из окна казака. Бах! Не высовывайся, падла! Нагайка в руках Трофимыча будто живая змея хлестанула за ствол. Чпок! Вплетённая в кожу пуля на конце плети врезалась в глаз псевдоинтерна, не ожидавшего такой подлянки.

– А-А! – схватился за лицо убийца. Глазик-то тю-тю.

Плеть же свистела не переставая. Меньше, чем через минуту, киллер лежал на земле, не подавая признаков жизни. Кивнув Владимиру, продолжавшему держать ряженого гада на мушке, Трофимыч подобрал пистолет, выроненный японцем, или кто он там на самом деле.

– Живой, тварёныш, - уже сам держа киллера на прицеле, прогудел казак, приложив к его шее два пальца, после чего отступил на пару шагов назад. Не дай бог ублюдок очнётся и решит побрыкаться, тогда его и приголубят порцией свинца по куриным лапкам или глупой тыковке.

– Хороший у тебя кнут, Трофимыч, нашенский!

– Сам не нарадуюсь. Ствол откуда взял, герой?

– Это всё моя неотразимая харизма, - наполовину высунулся из окна Владимир.
– Улыбнулся девушке, она и поплыла, гляди вот, пистолетиком поделилась.

– Ха-ха, харизма! – сбрасывая напряжение, рассмеялся хорунжий. Владимир поддержал. – Да, не дай бог твоя харизма ночью приснится, отдашь всё, даже исподнее. Весёлый денёк, мать его, как говорит Синя.

Глава 6. Минуй нас пуще всех печалей...

Глава шестая

Минуй нас пуще всех печалей…

Вложив между страниц закладку, Владимир отложил книгу в сторону и потянулся к стакану с чаем. Не часто ему в его непродолжительной жизни приходилось ездить поездами, но каждый раз он удивлялся чаю. Почему привычный напиток дома и в поезде отличаются как небо и земля? Сколько ты не старайся, дома не получить чёрного, насыщенного густой тьмой будто южная ночь чая. И сколько ты не кидай в него сахар, он никогда не станет таким же сладким, как в вагоне. Либо пересластишь до приторности и гнусного вкуса прогорклого сиропа, либо недосластишь. А так, чтобы он с первого раза был черного цвета, в меру сладко и вкусно – никогда. Видимо проводники из уст в уста и из поколения в поколение делятся секретом заварки чая. Не иначе под стук колёс устраивают по ночам тайные церемонии и посвящения новичков в проводники, на которых проводят ритуальные чайные церемонии. Заварил красивый чай – проводник! Не заварил – вышедший погулять неудачник.

За колыхающимися занавесками неслышно мелькал частокол опор контактной сети, мигали огнями светофоры и уносились в хвост состава станции и полустанки. «Восточный экспресс», напоминая шершня расцветкой локомотива и вагонов под имперский флаг, стремительно нёсся на запад наматывая мили на колёсные пары и настукивая версты автосцепками.

«Шух-шух-шух», - заглушая тихий шелест кондиционера, за окном промелькнули очередные постройки. Грея ладони о горячий мельхиоровый подстаканник с выгравированным паровозом, Владимир вспоминал последние дни в госпитале и Хабаровске, оказавшиеся не сколько насыщенными на события, сколько суетливыми до невозможности.

Не успело стихнуть эхо выстрелов из дамского пистолета и свиста плётки, как на Владимира и Трофимыча налетела запоздавшая кавалерия, как всегда проспавшая основные события и подоспевшая к шапочному разбору. Прилизанный рыбоглазый майор СИБ с бледными губами и безвольным

подбородком быстро начал качать права и наводить порядок в его понимании, но столкнулся с грозной оппозицией и сметающей всё на своём пути стихией в лице главного врача. Ор стоял такой силы, что испуганные голуби и воробьи сорвались с крыш домов близлежащих кварталов, не говоря уже о корпусах госпиталя, из которых, похоже, сбежали даже лабораторные мыши и тараканы. Пациенты, привлечённые шумом, благоразумно не выглядывали из палат, ибо ещё ни разу в своей истории медицинское учреждение не видело столько силовиков при исполнении на единицу площади. Впрочем, рыбоглазому шаманские пляски и завывания главврача оказались до одного места. Выстояв одиноким маяком под напором океанских волн, он потыкал пальцами подчинённым куда кого развести и кому кого допрашивать или опрашивать в зависимости от стороны конфликта. Естественно, трофейную «волыну» у Владимира отобрали в первую очередь, отряхнули от пыли и грязи, всучили костыли и грубо поволокли в освобождённую от персонала ординаторскую, где усадили на табуретку перед, как подумал Владимир, подчинённым майора. «Подчинённый» оказался «смежником» из контрразведки.

«Налетели, - подумал Владимир, - где-ж вы были, родимые, когда меня и парней пришли убивать? Зато теперь торопимся сливки снять».

До появления в кабинете нового действующего лица контрразведчик извинился за грубость сотрудников СИБ, довольно вежливо представился и сказал звание. От рыбоглазого майора, поморщившегося при извинениях за огрехи его людей, Капитан Евсеев отличался умными глазами, в глубине которых тщательно скрывалась усталость, рублеными чертами лица, густой шевелюрой и подбородком. В отличие от майорского безвольного он был раздвоенным, разделённым не до конца пробритой ямой точно по середине. Ростом и телосложением капитан также превосходил старшего по званию, как мощная горилла худосочную мартышку.

Как было сказано выше, до опроса или опроса не дошло по причине появления в ординаторской нового персонажа – Афины Аркадьевны Бадмаевой, старшей медсестры хирургического отделения, хотя Владимир, хоть убейте, в упор не помнил в хирургии никакой Афины Аркадьевны. Пожилая дама с приятным располагающим лицом, сохранившим следы былой красоты, сухо улыбнулась капитану и пренебрежительно отмахнулась от грозного рыка майора странным шёлковым лоскутом с тиснением и выдавленным в ткани текстом. Лоскут дама небрежно извлекла из потайного кармашка идеально белоснежного халата. Владимир думал, что прилизанный рыбоглазый СИБовец не способен испытывать чувств, поняв, что глубоко ошибался, когда разглядел дрожание пальцев, мнущих лоскут и страх, проступивший в глубине селёдочных глаз.

– Товарищ майор, - капитан правильно интерпретировал мимику «медсестры», которая двумя пальцами ловко вытянула лоскуток из рук майора, указав подбородком на дверь. Встав из-за стола, Евсеев мягко взял СИБовца под локоток. – Пойдёмте, товарищ майор…

– Итак, Владимир Сергеевич, - мягко сказала госпожа Бадмаева, присаживаясь на освобождённый капитаном стул. – Как вы слышали, меня зовут Афина Аркадьевна…

– Извините, что перебиваю, Афина Аркадьевна, а можно к вашим словам добавить что-нибудь весомее имени-отчества и странного лоскута? Удостоверение с фотографией, документ с печатью, к примеру.

– Законное требование, - ничуть не смущаясь хмыкнула «медсестра», нырнув во внутренний отдел сумочки, которую держала в левой руке. Владимир приготовился бить костылём, но дама вынула из сумки удостоверение в красной обложке.

– Слушаю вас, товарищ полковник, - проверив известные метки на раскрытом удостоверении, сказал Владимир, благо в отряде подробно рассказывали куда смотреть, правда про лоскутки на занятиях никто ни словом не обмолвился, видимо тут нужен допуск выше рангом.

– Ну зачем же так, Владимир Сергеевич, - попеняла полковник СИБ, - предлагаю общаться без чинов. Позвольте извиниться за майора Рыкова, поверьте, простым выговором он не отделается. В своё оправдание хочу сказать, что майор не подчиняется мне напрямую и до сегодняшнего дня мы не пересекались.