Знак чудовища

Афанасьев Роман Сергеевич

Та его часть, что еще помнила Сигмона ла Тойя, ужаснулась. Тан вдруг понял, что этот кровавое пиршество устроил не он. В этой кровавой драке он почти и не принимал участия. И когда когти Терата снова царапнули по голове, выдирая клок волос, он опомнился. Алый туман стоявший перед глазами исчез. Осталась только кровь на лице, теплая, алая, зовущая к бою. Но тан пришел в себя, усмирил зверя и очнулся. Ярость ушла, и вернулось ледяное спокойствие схватки. Сигмон словно взглянул на себя со стороны и вновь ужаснулся - своему безумию. Он вел себя как дикий зверь, а не как человек.

С этим пора было кончать.

Сжав кулак, он ударил упыря точно в лоб, не обращая внимания, что и вторая щека превратилась в кровавые лохмотья. Терат отшатнулся и тан ударил еще раз. Под кулаком хрустнуло, серая кожа расползлась, обнажая осколки черепа. Вампир шарахнулся в сторону, вскинул когтистые лапы, закрываясь от удара, но потом снова ринулся вперед - уже ничего не видя и не чувствуя…

Тан увернулся от вытянутых лап и пнул вампира в колено. Нога хрустнула, выгнулась в обратную сторону, и Терат повалился лицом в пол. Припомнив Паллара, тан пнул шевелящееся тело и перевернул упыря на спину. Потом поднял ногу и опустил ее на голову вампира, словно давил ядовитого гада. Голова Терата лопнула как раздавленная ягода, и серые ошметки веером брызг легли на сверкающий паркет. Обезглавленный вампир забил ногами, заворочался, пытаясь встать. Тан ударил еще раз, размазывая по полу остатки головы, и вампир, наконец, затих.

В полной тишине Сигмон отошел в сторону, вытер ногу о скомканный плащ Терата и устало опустился на одну из каменных ступеней. И только тогда зал взорвался криком. Вампиры что-то кричали, - и доброе и худое, но тан их не слушал. Он сидел и молча смотрел в пол, чувствуя, как кровь из ран сочится по новой шкуре теплыми ручейками. Он поднял разорванную руку, - рана оказалась неглубокой, но мясо разошлось в стороны, напоминая разделанную дичь. Правой рукой тан свел рваные края, отпустил… Рана осталась закрытой. Кровь не шла, осталась только на коже, густая и вязкая, словно кисель. Сигмон вскинул руку, прижал к щеке, тронул пальцами рваные края и понял - порез уже затягивается. Его раны заживали сами по себе. Он догадывался, что так и будет, но не знал, хватит ли сил, чтобы выжить после драки с вампиром. Но рискнул - и победил. Осталось только выжить.

Голова кружилась, клонилась на грудь. Тан потерял много крови, той самой драгоценной крови, которой так жаждал отведать упырь. Ему все-таки удалось добраться до еды, вот только ей он и подавился, точно так, как предсказывал Сигмон.

На плечо тана легла рука, и он вскинул голову. Арли! Она улыбалась, что-то говорила ему, но Сигмон ничего не слышал. В ушах стоял гул и плеск, как от водяной мельницы. Он слабо улыбнулся в ответ, чувствуя, как на разбитых губах лопается корка запекшейся крови, и кивнул. Арли опустилась на колени, погладила его по щеке и что-то сказала. Тан не слышал - что. Но знал, догадывался: «все будет хорошо».

К ним кто-то подошел, Сигмон поднял взгляд и увидел Шаила. Смертельно серьезный, но при том сияющий как начищенная армейская бляха, он сжимал в руке небольшой серый обруч. Сигмон догадался, что это такое и онемевшей рукой вытер кровь с лица, чтобы лучше видеть. А потом глава клана Нако поднял руку,

и возложил обруч на голову вампирицы и тан понял, - теперь и вправду, все будет хорошо. И лишь тогда он позволил себе закрыть глаза и упасть вперед - прямо под ноги Арли де Сальва, новой правительнице Дарелена.

* * *

Вечернее солнце догорало за холмами, заливая багрянцем мохнатые от леса вершины. Вечер опускался на город в долине. Кое-где запалили факелы, а на площадях зажгли масляные фонари. Отсюда, с балкона самой высокой башни замка, город казался затухающим костром, где догорали уголья.

Сигмон стоял у входа на балкон, не решаясь сделать последний шаг и выйти на каменные плиты. Он смотрел в спину Арли и никак не мог решиться. Она не оборачивалась - смотрела на окровавленные закатом холмы. Вампирица знала, что тан здесь, она не могла не знать, но только куталась в длинный черный плащ и молчала.

Неделя пронеслась в мгновенье ока. Раны Сигмона затянулись за несколько часов, а на следующий день от них не осталось и следа. Его никто не лечил, никто ему не помогал. Все в замке были страшно заняты - чествовали нового правителя графства. Вернее, правительницу. За Риго послали гонцов, но пока он не вернулся, всем распоряжалась его сестра. И каждый стремился урвать хоть немножко ее внимания, сказать хоть несколько слов, поздравить, польстить - чтобы запомнили, приметили. Никто не хотел остаться в стороне.

Они виделись несколько раз. Мельком. Краткие приветствия, скупой обмен поздравлениями и ничего больше. Никто не вспоминал о том, о чем они говорили в темнице - без слов. Все стало по-другому. Но Сигмон знал - сейчас нужно было что-то сказать. Хотя бы - на прощанье.

Он не выдержал первым. Он подумал, что это, все же, не страшнее дуэли с вампиром. Но с другой стороны, он бы предпочел еще раз сойтись в схватке с Тасматом, чем первым начинать беседу. Но бесценное время уходило, и ему пора было поторопиться.

Сигмон ступил на каменные плиты, подошел к Арли, встал рядом и облокотился о перила. Она чуть наклонила голову, приветствуя гостя.

–  Арли, - сказал тан, ужасаясь сам себе.
– Знаешь, мне нужно уехать.

Она кивнула, не отрывая взгляда от деревьев на соседнем холме, пылающих алым светов в лучах заката.

–  Так надо, - продолжал Сигмон.
– Я слишком долго здесь оставался. Мне нужно в Гернию, в университет.

–  Можешь отправляться, когда захочешь. На конюшне тебя ждет конь. Я распорядилась.

–  Арли!
– тан накрыл ее ладонь своей.
– Так надо…

Вампирица отдернула руку и повернулась. Ее глаза пылали зеленым огнем, знакомым тану. Арли была в ярости.

–  Убирайся, - бросила она.
– Ты сделал свое дело! Тебя здесь больше ничего не держит!

–  Арли!

–  Тан Ла Тойя! Не забывайтесь!

Сигмон вцепился в перила так, что каменная крошка посыпалась вниз, на челядь, сновавшую по двору.

–  Арли, - позвал он, и это было намного сложнее, чем ползти на одних пальцах по каменной стене.
– Что изменилось? Что?